Неприличный диагноз
Шрифт:
– Прости нас, Маша!
– Не поминай лихом!
Бабы захлюпали, мужики потянулись за папиросами.
За этим и застал их дядя Миша, который появился чуть спустя, потому как с замком амбарным заминка вышла.
Несмотря на то, что не совсем твердо держался на ногах, он довольно резво кинулся к своей бабке, забыв про всякую технику безопасности.
– Маня, Маняша, да что это такое, а, – бормотал он, держа ее за голову.
– Не убереееег!
Скупая пьяная мужская слеза оросила нос покойницы. От падения на лицо капли практически неразбавленного
– Жива!
– Шевелится вроде…
– Господи Иисусе!
Дядя Миша, несмотря на свой сволочной характер, тоже растрогался.
– Ма… – решил он сказать ей что-то теплое, душевое, сообразное ситуации.
Однако дяди Мишина супруга почему-то не была настроена сентиментально. Вместо того чтобы раскрыть ему свои объятия, она от души хрястнула его по морде.
– …Ша…
– Надрался, ирод, людей бы постыдился, скотина.
– Ма-ня, ну ты чо в самом деле. Я ж законно…
– Марш в дом, сволочь ты эдакая, там договорим!
И опять – бац ему в сопатку, да так, что у дяди Миши чуть голова не отлетела.
Данная метаморфоза, произошедшая с кроткой и покорной женщиной, судя по всему, объяснялась тем, что организм бабы Мани в одночасье принял просто атомный заряд атмосферной энергии. Хоть аккумуляторы теперь от нее заряжай. Глаз у нее засверкал, спина распрямилась, даже брыли на щеках разгладились И вообще помолодела баба лет на десять, посвежела, заискрилась вся. А самое главное то, что деловая стала, энергичная, в руках все горит и пляшет.
Вернувшись домой, она первым делом помыла посуду, потом переколола дрова, затем переворошила сено и поставила на место покосившийся плетень. За остаток дня много еще чего всякого полезного по дому сотворила. А ночью даже на чердаке разобралась.
И, что немаловажно, дядя Миша стал ее слегка побаиваться. Не бояться, конечно – нет. Все-таки характер у нее сохранился в целом добрый и незлобивый. А так – опасаться, ну мало ли, как бы не вышло чего. И в меру сил (за бабой Машей кто нынче угонится) стал тоже суетиться по хозяйству. В общем, работа на подворье у бабы Маши закипела.
– А ну-ка, Минька, ноги в руки и дуй в погреб за посевной картохой, – слышали соседи, как она дает мужу разнарядку с утра.
– Айн момент, Манечка.
– Пусть покуда в тепле полежит, оживет. На той неделе сажать уже будем. А сегодня яблони надо бы побелить.
– Не извольте уже сомневаться.
– И коз вывести на выпас не забудь…
Само собой никакой речи о чулане и быть не могло. Даже больше. В хлопотах по хозяйству дядя Миша забыл про «святая святых» – свой мопед.
Но ничего не бывает вечно под луной. Со временем энергетический эффект от биологической добавки у бабы Маши стал спадать. Она все чаще присаживалась на лавочку, чтобы перевести дух, и все реже отдавала по утрам лоботрясу ценные распоряжения. На радость дяде Мише к ней потихоньку возвращалась ее привычная меланхолия и сонная апатия, и поэтому он, осмелев, все чаще стал бросать свой взгляд в сторону чулана.
Возможно, все бы так и сошло на нет, когда б в июне снова не разразилась гроза. Баба Маня в этот момент как раз раскатывала на кухне тесто для пельменей. Дядя Миша же, поменяв цепь на мопеде, обнаглел настолько, что собрался достойно отметить это событие, в связи с чем достал из погреба бутыль самогона. Перед тем как приступить к трапезе, он опасливо оглянулся на свою бабку, но та только скорбно свела плечи и тяжело вздохнула:
– Ну что с тобой поделать, с иродом.
Дядя Миша понял ее взгляд правильно и, плеснув себе сотку, довольно крякнув, понес ее ко рту.
Но в момент, когда его губы уже были готовы слиться воедино со стенками стакана, в окно ударил мощный порыв ветра, захлопнув форточку, в которую уже через секунду забарабанили крупные градины.
– Ой, батюшки, так у меня ж куры гуляют, поубивает же, – спохватилась баба Маня и, наспех вытерев о передник руки, побежала спасать несчастную птицу. Не успела она выскочить во двор, как раздался треск, словно рухнула старая огромная ветла у сарая, а сразу же за ним послышался истошный бабий визг.
– Машу ударило!
Как и в прошлый раз, подле бабы Мани достаточно быстро собралась толпа, гадая, насколько роковой могла оказаться для нее встреча с Перуном на этот раз.
Маня же лежала, задумчиво устремив к небу глаза, скрестив на груди руки, и даже не дышала. Все вокруг с удовлетворением отметили ее свежий вид и умиротворенность.
– Ну ведь надо же, как живая.
– Главное, что не мучилась.
– Ммань, ты… чо, ты… чо это уддумала-то, а? – всхлипнул пробившийся наконец сквозь толпу дядя Миша, глотая слезы и едва связывая от волнения слова.
Услышав нетвердый голос супруга, баба Маша вдруг резко дернулась, после чего, втянув носом с невероятной силой и свистом весь кислород, который был в радиусе полукилометра от нее, села.
Придя в себя, она первым делом нашла взглядом дядю Мишу и, ткнув в него оконечностью указательного перста, сказала.
– А ну дыхни, сволочь…
– Ну, все нормально вроде, жить будет, – обрадовался народ и начал потихоньку расходиться.
Дядя Миша, понятно, тоже сначала обрадовался, но, увидев, как засверкал Машин глаз и как напружилась ее грудь, слегка приуныл и на всякий случай отошел подальше, чтобы не получить ненароком по щам.
Баба Маша, войдя в дом, ничего не сказала по поводу наполненного первачом стакана, но зато так пронзительно кашлянула в кулак, что дядя Миша, сделав из тетрадного листа воронку (не выливать же), мигом сцедил то, что, увы, не успел употребить, обратно в бутыль.
– Иди картоху окучивай, супостат, – только и прошипела баба Маша, словно Зевс, испуская взглядом молнии. Но ничего, впрочем, больше от нее и не требовалось.
Ближе к осени, как с нетерпением и ожидалось дядей Мишей, энергетический запал у бабы Маши снова стал сходить на нет.