Непристойное предложение
Шрифт:
— Не боитесь вы чай здесь пить? Я ведь и яд могу крысиный подсыпать.
Улыбнулась, отчего Римус явно напрягся, передумав выпрашивать здесь чай.
— Ну, раз с чаем мы разобрались, то думаю, вам пора, — второй раз за день я произнесла эту фразу.
— Там дождь, — грустно сообщил мне доверенный.
— Я вижу, — ответила я.
Но вместо того, чтобы уйти Римус зашуршал дурацкими бумагами. Я знала, ради чего он приехал, и обрадовалась, что не вылила чай на герцога. Сервиз точно сегодня будет разбит, но уже о голову мерзкого доверенного.
— Вы ведь знаете, что поместье принадлежит вам и вашей сестре в равных долях, — забубнил он, уткнувшись в бумаги. Эту монотонную лекцию я уже слышала сотню раз.
— Я не страдаю потерей памяти, — ответила я, выходя из себя. И что за день такой?
— И леди Маргарет предлагает вам продать поместье, — продолжил бубнить он, не вытаскивая носа. — Иначе она продаст свою половину поместья.
И снова эта попытка забрать мое единственное наследство. Удивительно насколько наглыми могут быть некогда родные люди.
— Она не имеет права, — уверенно сказала я. — Для этого ей нужно мое разрешение.
Этот разговор уже велся не первый раз. Вопрос был хорошо изучен. Моя сестра не могла продать поместье, если я не дам на то свое согласие.
Маргарет и так забрала все. Когда-то любимая младшая сестра, а теперь стервятник, пытающийся отобрать последнее, как, впрочем, и тетя.
А ведь было время, когда я верила им обеим. Зря. Воспоминания сразу же отдались болью в груди.
Когда я ушла со свадьбы, я думала, это самый худший день в моей жизни. После, звание худшего дня, получил день, когда я прочитала первую статью после свадьбы. Но на самом деле худший день был, когда родители погибли. Это было ужасное горе.
Их повозку завалило камнями, когда они ехали домой у подножья гор. И тогда появилась Фабия. Она должна была стать опекуном для нас обеих. Но здесь меня снова ждало предательство, к которому я была совсем не готова.
Глава 2.3
— Но разве я могу тебя взять, Эли? Представь, что подумают соседи? Ты сделаешь меня затворницей, и свою сестру тоже. Подумай о нас, мы ведь не должны отвечать за твои ошибки, — говорила моя тетя, этим она аргументировала свое решение.
— Но я не виновата, — хлюпала я носом, не представляя, что делать. Передо мной стояла Маргарет, опустив взгляд на чемоданы и Фабия. Обе они собирались уезжать, оставив меня в поместье. Без слуг, без денег. Не представляя даже как еду приготовить.
Фабия была непреклонна.
— Главное не то, что ты говоришь, Эли, а то, что думают люди.
После этого Фабия поправила свои роскошные черные волосы и, отдав приказ нести ее чемоданы, пошла к карете.
— Маргарет, я не знаю, что делать дальше, — посмотрела я на сестру.
И я правда не знала, вот совсем. Эгоистично надеялась, что она не уедет, не бросит меня. Ведь я не виновата!
— Но я ведь здесь ни при чем. Эли, я хочу жить нормально…
Ответила она, потупила взор и вышла вслед за тетушкой. Если бы не Пэгги, страшно подумать, как бы я жила. Моя старая нянюшка приютила меня.
Когда я пришла в себя, вернулась в поместье уже с холодной головой и поняла, что помимо вещей Маргет с Фабией вынесли все ценное. Картины, украшения, не побрезговали даже столовым серебром.
Слуги уволились. И остался у меня только пустой дом. Как оказалось, и он достался мне не весь. Земли и рудники родителей отошли тетушке, как законному представителю. А дом, по личному завещанию родителей, достался нам напополам с сестрой.
Это оказалась прихоть мамы. Она мечтала, что когда их не станет, мы с сестрой вдвоем будем приезжать в поместье и коротать вечера.
Ни одна из нас не могла продать дом, без согласия второй. Так как большая часть земель, все украшения и серебро итак получила Марагрет. Я надеялась, что хотя бы дом она отдаст мне.
Я любила этот дом! Каждый кустик роз, который мама высаживала сама; лавочки, которые они выбирали с отцом; библиотеку полную книг.
Но на удивление, я получила требование подписать бумаги на продажу и разделить деньги. Это был первый мой отказ.
Я четко аргументировала свое «против». Но на этом война только началась.
Мне угрожали, писали письма полные обвинений. Родная тетя называла меня самыми грязными словами. А Маргарет клялась, что если не подпишу, век она меня знать не желает.
Не велика потеря. Я уже сама, на тот момент, ее знать не желала.
Жизнь с Пэгги многому меня научила. Пэгги была очень доброй, и она готова была меня обслуживать, как маленькую, и я, к своему стыду, этим пользовалась. Но только первые несколько недель.
Вскоре я стала понимать, что пакеты с едой могут быть для престарелой женщины не подъемными. Что стирать мои вещи ей очень сложно. И что лишний раз помыть за собой посуду не так уж и тяжело.
Стала я понимать, что денег не хватало. Стопка из счетов за старый двухэтажный домик росла.
Старушка просто не могла покрыть расходы на еду для двух человек и еще за старенький домик. И вот тогда я стала учиться работать.
Я сразу решила, что буду изучать то, на что есть спрос. Пэгги, после того, как перестала работать в нашей семье, купила себе маленькую лавку, в которой шила разные предметы для быта. Сначала это были красивые шторы, а потом простенькие пододеяльники и простыни.
Она стала плохо видеть, стало сложнее вдевать нитку и сложнее подолгу шить. Я же была молода и наделена бытовой магией.