Нептунова Арфа. Приключенческо-фантастический роман
Шрифт:
Нынче кажется, будто все работало на него, на Аракелова. Будто бы он только взял готовые кубики и сложил из них слово. Что греха таить, и самому ему так кажется. И еще кажется, что был он великим, нет, величайшим олухом, когда не видел, как легко и просто, как однозначно слово это складывается. А тогда? Тогда он маялся, так и этак перекладывал мысли и факты, выстраивая из них вымученные, искусственные, ходульные конструкции, вся мертворожденность которых была очевидна с первого же взгляда. И так до тех пор, пока однажды, болтая вечером с Венькой в кокпите катера, судача о том о сем, на сон грядущий, они не зацепились языком за Амбала и не стали перебирать все возможные причины его загадочного недуга. Аракелов, правда, готов был списать странное Амбалово поведение
— А может, Александр Никитич, ему тут чей-то голос не нравится? Мы вечерами сидим, языками чешем, а его это раздражает, вот и орет он. Возмущается, — доказывал Венька, но Аракелов его уже не слышал.
Вспомнилось ему вдруг бог весть где вычитанное: кошки — единственные существа на планете, которые звук не только слышат, но и видят; передаетс у них как-то звуковое раздражение на глаза. И вообще, если мы девяносто с лишним процентов информации об окружающем получаем при помощи зрения, то для кошек столь же важен слух. Был даже случай, помнится, во время второй мировой войны… Кстати, где-то в здешних широтах — на Мидуэе, что ли?.. Ладно, не суть. Словом, размещалась на этом Мидуэе-Риджуэе американска воинская часть. И кот туда затесался — кто его знает, какими судьбами; может, и там нашелся свой Венька? Важно другое: кот прекрасно разбирался в звуке авиационных моторов. Если американские самолеты летели, продолжал спокойно загорать, но если японские, во всю прыть улепетывал в укрытие. Улепетывал задолго до того, как засекали эти самолеты звукопеленгаторы, установленные на острове. Этим талантом он даже заслужил себе прозвище Радар…
Увы, все эти зоопсихологические экзерсисы ничуть Аракелова к решению проблемы не приблизили, и он снова, в который уже раз, обратился к статистике. Полнолуния, новолуния… А что это значит? Что они за собой влекут? Тут-то ему и пришлось признать себя стопроцентным болваном! Моряк называется, батиандр, «дух пучины»! Да ведь это же сизигийные приливы! Сизигийно-перигейные. [17] И звук… Звук приливов сизигийных раздается над волной… Стоп! А в этом что-то есть, ей же богу, Аракелов, есть!
17
Сизигийные приливы и отливы — максимальные, порожденные суммарным влиянием Луны и Солнца в момент, когда Земля и оба эти светила находятся на одной линии; величина их, как правило, на 20 процентов превосходит средние значения; перигейные приливы — порожденные Луной в то время, когда она находится ближе всего к Земле (в перигее); эти приливы также на 20 процентов выше средних; таким образом, сизигийно-перигейные приливы, порожденные суммой этих причин, почти в полтора раза превосходят средние.
Тогда-то и начали сдвигаться кубики, складываясь в слово. И дальше было уже проще, дальше пошли уточнения, проверки, поиски, причем теперь уже четко направленные, а не прежнее «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». И получилась любопытнейшая картинка.
Двадцать, а то и двадцать пять дней в месяц остров был просто островом — частью суши, окруженной морем. Но с началом больших приливов он просыпался. Наступающая на берег вода проникала во все его бесчисленные внутренние пустоты, сжимая, гоня заключенный в них воздух. И некоторые из трещин в этом гигантском массиве начинали петь. Они превращались в органные трубы — странные, причудливые органные трубы, созданные самой природой. Были здесь любые — на выбор, впору музыкальный музей открывать: лабиальные и язычковые, открытые и закрытые, невероятнейших форм и сечений. Полностью разобраться во всем механизме этого органа аракеловской команде было, само собой, не под силу; этим займутся потом, тут нужны тщательно подготовленная экспедиция, классные специалисты и специальное оборудование. Однако главное ясно уже сейчас.
Остров
— Не надо, Алек, не напоминайте, — негромко сказал Янг. — Не знаю, как вы, а у меня до сих пор при одной мысли об этом мороз по коже…
Венька согласно кивнул, да и сам Аракелов невольно зябко передернул плечами. Прав, прав Орсон, лучше не вспоминать…
Потому-то так жестко и выдерживали они во время ночных прогулок к Арфе график, уходя под воду до того, как пронесется над океаном неслышна убийственная песнь острова.
И на этом закончилась «операция Кракатук».
— Это нечестно, моряк! — возмутилась Папалеаиаина. — А Арфа? Нептунова Арфа — что она такое?
— Второй голос острова. Голос, слышный лишь под водой. И уже не в инфра-, а в обычном звуковом диапазоне. Если хотите — песнь острова и моря, можно сказать, острова, моря и Луны.
— Как просто… — вздохнула Жюстин.
— И как прекрасно, — возразила Папалеаиаина. — Я только раз так чувствовала музыку. Давно уже… Это была «Симфония псалмов» вашего, моряк, соотечественника… Господи, что у вас за имена!
— Уж кому бы говорить, — усмехнулся Аракелов.
— Не спорьте, моряк… Да, Игорь Стравинский… В переложении дл органа Гейра Тордаля. И в его исполнении.
— В записи? — поинтересовался Янг.
— Нет. Запись — это всегда не то. Даже лучшая. Я тогда попала — чудом почти — в церковь Санта Мария дель Кармен в Мехико.
Янг присвистнул.
— Вот и говори о всесилии прессы, — завистливо сказал он. — Мне туда прорваться не удалось. А я старался, очень старался, Папалеаиаина… — Аракелов не мог взять в толк, как удавалось журналисту произносить ее им полностью, ни разу не запнувшись, легко и свободно. — Ведь это был его последний концерт. Великий Гейр умер через час в своем номере «Амбассадор-отеля», — пояснил он Аракелову.
Однако Аракелову все это в равной мере казалось тарабарской грамотой: меломаном он никогда не был и, безусловно, предпочитал Гейру Тордалю Тура Хейердала… Он взглянул на часы:
— Нам пора, пожалуй. Утром уходим, так что… И знаете, давайте не прощаться. Не люблю я этого. К тому же — кто знает? — может, и свидимс еще… В Папаленим никому не нужно?
— Нет, — сказал Ганшин. — Завтра у нас испытания.
— Нет так нет, — кивнул Аракелов. — Ну, спокойной ночи.
Однако спокойной ночи не получилось. Потому что часа полтора спустя в каюту, где Аракелов совсем уже было собрался залечь на боковую, ворвалс Янг.
— Алек! А ведь до меня только сейчас дошло!
— Что именно? — поинтересовался Аракелов.
— Завтра Ганшин проведет испытания.
— Знаю.
— Испытания с помощью взрывов.
— И что ж с того?
— Господи, Алек, так ведь…
И тут Аракелов понял. Ведь взрывы должны вызвать просадки. Просадки — и тонкий, ювелирный механизм Арфы…
— Да, — сказал Аракелов, поднимаясь. — Вы правы. Пошли.
— Не плачь, ну не плачь же, милая, слышишь? Ну перестань, перестань… Что, опять этот хам тебя обидел? Ох, до чего же все они мне надоели! Ну, не плачь, никто из них и слезинки нашей не стоит!