Непуганое поколение
Шрифт:
– А, Дубравин пожаловал! – гнусным тоном приветствовал его декан.
В кабинете у Кожанкеева сидел за приставным столом черноволосый мужчина с правильными, приятными чертами лица лет тридцати пяти – сорока. Спортивный, подтянутый, в сереньком костюме.
«Похож на переодетого офицера. И костюм не чиновничий, как обычно у наших пузанов, а какой-то полуспортивный. И руки чистые, почти холеные», – машинально отметил про себя Александр, когда мужчина мельком показал свои корочки, раскрыв их так быстро, что Дубравин успел разглядеть только
– Майор Терлецкий, – представился гэбэшник. И внимательно, ощупывающе посмотрел на него.
«Ого, целый майор пожаловал, – безо всякой иронии подумал Александр. – Не какой-нибудь старший лейтенант». И даже ощутил нечто вроде гордости за себя.
Расплывшийся, жирнолицый декан Кожанкеев тихо сидел в кресле и почтительно молчал, даже не пытаясь, как обычно, виноватить в чем-нибудь студента.
– Я думаю, вы уже догадываетесь, по какому поводу мы с вами встречаемся, – заметил вальяжно майор.
«Жутко вежливый. Как уж тут не догадаться, если вы несколько месяцев вокруг меня шуршите», – мелькнуло у Дубравина. Но сказать он ничего не сказал. Только кивнул головой.
– Давайте проедем к нам. Там поговорим! – заметил Терлецкий.
– Пожалуйста! – ответил коротко Дубравин. Он старался держаться спокойно, непринужденно, как человек, который не чувствует за собой никаких грехов. И пока ему это удавалось. Ему даже легче стало. Потому что кончилась неопределенность. Да и, честно говоря, не очень нравилось ему тут, в деканате.
«Волга» стояла на месте. Молча они уселись в приятно пахнущий, чистенький салон. И покатили по улицам весеннего города. Снег уже сошел. Трава на газонах зеленела. А вот деревья еще стояли серые, голые. Только кое-где набухли почки. И иногда, совсем редко, можно было увидеть вспыхнувший среди этой серости белым огнем цветения куст алычи. Ехать было недалеко. На тихой улочке, напротив зеленого чистого сквера с группками сосен и скамеечками стоит серое, угрюмое здание республиканского Комитета государственной безопасности. Построено оно в сороковых годах пленными немцами. И вид у него такой, будто немцы все свои эмоции вложили сюда. Сколько раз Дубравин проходил мимо этого официального входа, озираясь на дежурного в мундире с голубыми погонами. Теперь он сам открывает тяжелую дверь. Пропуск ему уже предусмотрительно выписан. Терлецкий молча показывает свои корочки.
И вот они поднимаются по бетонной лестнице, крытой красной дорожкой. И через минуту уже находятся на нужном этаже.
Длинные пустынные коридоры. Деревянные двери в кабинеты с номерами, но без табличек.
«Тишина и покой в этом парке густом», – мелькает в голове дурацкая мысль.
Майор открывает ключом дверь в какой-то кабинет. Впускает его. Усаживает за стол. Дубравин оглядывается. Ничего необычного. Казенный стол с приставленным к нему перпендикулярно еще одним. Кресло. Мягкие стулья у стола и вдоль стен. Часы на стене. Портрет Дзержинского.
Терлецкий оставляет его. А сам выходит в коридор. Через пару минут вместе с майором в комнату заходят еще трое в штатском. Двое русских. Один кореец. Первый – молодой русский. Высоченный, ростом под два метра, со шрамом на лице. Второй – маленького роста, хрупкий, но шустрый. Лицо курносое, волосики жиденькие, светлые. Сели вокруг. Судя по всему, готовился перекрестный допрос. Так оно и получилось. Начал Терлецкий. Осведомился о его личности:
– Ваша фамилия?
– Дубравин!
– Имя?
– Александр Алексеевич, – чтобы предварить следующий вопрос, Дубравин назвался сразу с отчеством.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот шестьдесят второй!
– Место рождения?
– Село Жемчужное Северо-Казахстанской области.
Рутина. Рутина. Пока он не привык. И вдруг длинноволосый, смуглолицый кореец вклинивается в допрос. И с ходу, наклоняясь вперед, прямо в лоб спрашивает. А сам смотрит своими узенькими черными щелочками прямо ему в глаза:
– Вы встречались в прошлом году на американской выставке с Дэвидом Кларком?
Дубравин понял. Сейчас они засыплют его вопросами со всех сторон. И будут путать и мотать, пока он что-нибудь не ляпнет. «Надо сбивать темп», – решает про себя.
– С кем?
– С Кларком! – наседает кореец.
– С каким-то американцем встречались. Только фамилию его я не помню. Кларк или Смит. Бог его знает, – уныло и медленно проговорил он.
– Для чего вы встречались с ним? – вступил здоровяк.
– Да ни для чего! Просто увидели знакомую физиономию. И говорю ребятам: вот американец с выставки. Давай подойдем поболтаем. Ему, наверное, скучно. Да и нам тоже.
– Вам на демонстрации, посвященной Октябрьской революции, скучно?! – прицепился к нему кореец. Шурка глянул на него удивленно: а что, он считает, что должно быть весело? Но ничего не сказал. Только пожал плечами.
Он уже освоился, успокоился. Понял, какой тактики надо придерживаться на допросе. Не отрицать того, что им и так уже известно. И одновременно стараться понять, что они знают. Не говорить ничего конкретно. А так. Может быть. Возможно.
А сбоку уже Терлецкий:
– Ну, хорошо! Это была ваша первая встреча. А для чего вы и ваши друзья виделись с ним в кафе?
– Да я подумал, – стараясь выглядеть простаком, отвечал Дубравин, – что если уж мы с ним познакомились, то хотя бы можно взять у него интервью. Напечатать в местных газетах. Мы же все-таки будущие журналисты. Вот и решили с ним встретиться. Но интервью не получилось.
– А вам кто-то давал задание? Из газетчиков? – насторожился длинный.
– Да нет! Никто не давал. Я сам так подумал.
– Значит, вы сами проявили инициативу?
– Ну да. Но он какой-то замученный был. Все озирался вокруг. А главное – он показался мне каким-то туповатым, что ли. Я даже удивился.