Неравный брак
Шрифт:
Правда, отец счел тогда, что Женя выглядит в роли ведущей отлично – несмотря даже на идиотское розовое платье «а-ля грек», которое, по мнению Несговорова, должно было создавать кичевый налет, необходимый для подобных программ. Но благоприятное впечатление от дочери не помешало Стивенсу категорически остановить проект после трех пилотных передач.
– У меня не собес, Олег, – без малейшей неловкости объяснил он. – Не берет ни первый канал, ни второй эту благость. Куда мне твои «Судьбы» девать?
Конечно, Олег был настоящим профессионалом – ни обид, ни возражений не последовало. Во всяком случае, Жене он ни о чем таком
А когда отец еще более решительно прикрыл второй его проект – аналитическую программу, – Жене уже было все равно, что думает по этому поводу Несговоров.
Но ему-то далеко не все равно было, что она думает, говорит, делает… Как она вообще собирается жить дальше!
Если бы полгода назад Женя хоть сколько-нибудь могла обращать внимание на все, что снова как ни в чем не бывало окружило ее в Москве, – может быть, она даже порадовалась бы в душе и несговоровской растерянности, и невообразимому, заискивающему выражению его глаз. Не этого ли – щелкнуть по носу зарвавшегося любовника – она добивалась, так эффектно улетев на Сахалин?
И вот он идет рядом с нею по ночному Тверскому бульвару и говорит без умолку, на ходу пытаясь заглянуть ей в глаза.
Женя и раньше часто выходила вечерами погулять на Тверской – когда стихал гул машин, нескончаемыми потоками идущих к Никитским воротам и к Пушкинской площади, пустели аллеи, и можно было наконец почувствовать, что ты идешь по родному, тихому бульвару своего детства.
А теперь она бродила по Тверскому каждый вечер. Просто не могла оставаться дома, она и так никуда не выходила целый день… А здесь, на бульваре, каждое мгновенье той недели у сахалинского залива Мордвинова почему-то вспоминалось так ясно, как будто продолжалось, растягивалось до бесконечности, чтобы не кончиться никогда.
С ее возвращения в Москву прошло ровно сорок дней.
«Поминальный день, – с горечью подумала Женя, выходя из дому в темноте. – Улетает душа…»
И тут же вздрогнула, даже рот суеверно зажала рукой, хотя ни слова не произнесла вслух.
Меньше всего в этот вечер она ожидала увидеть Несговорова. Даже не заметила стоящую у подъезда машину – знакомую «вольвушку».
– Женя! – окликнул Олег. – Женя, на два слова, подожди!
Она не остановилась, чтобы подождать его, но и не сказала, чтобы он оставил ее в покое. И в первый-то день возвращения, когда Олег примчался к ней на Бронную, у нее не было ни сил, ни желания что-то ему объяснять. А теперь и подавно.
Они молча шли рядом по бульвару.
Женя ожидала, что сейчас он снова затеет выяснение отношений: что случилось, да почему так неожиданно, да, может быть, все-таки… Но Олег заговорил о работе. Кажется, он специально старался говорить невозмутимым тоном и старался заинтересовать Женю, привлечь ее внимание к своим делам.
– Не пошли мои «Доводы и выводы», – нарушил он молчание и, не дождавшись реакции, продолжил: – Сегодня со Стивенсом был разговор, довольно резкий, между прочим. Знаешь, что сказал твой папа? Чтобы я выбирал: или политику делать, или с ним работать.
– Странное название, – сказала Женя.
– Какое? – не понял Олег.
– «До-во-ды-и-вы-во-ды». Как будто из «Алисы в Зазеркалье».
– Почему? – удивился он.
Кажется, Олег обрадовался, что она наконец хоть как-то на него реагирует. Его темные, близко поставленные глаза
Женя вспомнила и то, как уверенно лежала на ее голом плече Олегова рука – широкая, красивая, грубоватой формы, но с аккуратно подстриженными ровными ногтями. Они тогда отдыхали после первой близости – оба усталые, довольные, насытившиеся друг другом.
От этих воспоминаний стало противно; ее даже передернуло, как будто паук пробежал по спине. Хотя в ту ночь, да и во все другие ночи с ним Женя питала к Несговорову какие угодно чувства, кроме физического отвращения. Наоборот, он был первым мужчиной, с которым она получила удовольствие в постели.
Теперь он держал руки в карманах бежевого плаща, и казалось почему-то, что они сжаты в кулаки.
– Оставь меня в покое, Олег, – не глядя на него, проговорила Женя.
Он сделал вид, будто не расслышал. Но и переспрашивать не стал.
– Как ты только не боишься в такое время по бульвару ходить? – поинтересовался Несговоров. – И зачем, главное?
– Может, во мне проснулась сентиментальность, – усмехнулась она.
– Довольно несвоевременно она в тебе проснулась! – хмыкнул Олег. – Я тут наблюдал однажды, какими глазами тебя два хмыря провожали. Во-он на той скамеечке сидели, возле Есенина. Кажется, даже шуточки какие-то отпускали. Женечка, хоть я когда-то и был мастером спорта по вольной борьбе, но против лома, как ты, наверное, знаешь, нет приема.
– Они были голубые, – вспомнила Женя. – И спрашивали, который час. А ты, интересно, что здесь делал в это время?
– Случайно проезжал мимо, тормознул на светофоре. Хотел уж было подойти, но ты направилась к дому. Не стал тогда тебя беспокоить. – Тут, догадавшись, что может на это ответить Женя, он опять перевел разговор на рабочую тему: – Да, так вот: или политика, или господин Стивенс. Извини, но при всем моем уважении к твоему отцу я очень не люблю, когда взрослый, циничный и опытный мужик вдруг начинает строить из себя целку. Можно подумать, если бы те, что дали ему деньги на «ЛОТ», дали бы их на политику, а не на показную аполитичность, он этих денег бы не взял!
– Это его дело, – пожала плечами Женя.
– Согласен. Но он на аполитичности делает деньги, а я на ней же их теряю. Подходит мне это, как по-твоему?
– Олег, оставь меня в покое, – на этот раз взглянув ему прямо в глаза, повторила она.
Теперь он уже не смог сделать вид, что не расслышал ее слов. И разговаривать своим привычным, уверенным и слегка насмешливым тоном, наверное, тоже не смог.
– Почему, Женя? – глухо проговорил Олег и тут же торопливо добавил: – Хорошо, пусть без «почему»! Не хочешь объяснять – не надо, я и сам все вижу, не мальчик. Ну, влюбилась ты там в кого-то, на чертовом этом Сахалине, пусть даже с кем-то жила все это время, пусть даже к нему и ездила… Но вернулась ведь, Женя! Не осталась же ты с ним! Да ведь я тебя знаю, Женечка, красота ты моя… – Голос его стал вкрадчивым. – Или он тебя послал подальше, или ты сама от него слиняла. Так что ж ты мне душу рвешь?! Что ж ты меня мучаешь теперь?