Неразрешимое бремя
Шрифт:
Я судорожно скомкала рисунки и швырнула их на пол.
— Опять они! Сначала бездарная баллада про золотых стрекоз, что взлетают в небо! А теперь это! Почему они меня преследуют? У меня опять навязчивый бред, а? Но балладу со мной слушал Отшельник! А еще мне снилась клятая стрекоза, она зарывалась в ладонь…
— Погоди, Хриз! — Антон очень разволновался. — Ты же уже спрашивала про стрекоз! Ты не помнишь?
— Что ты имеешь в виду? — я уставилась на брата, холодея от дурного предчувствия.
— Ты упомянула про сон, а я рассказал тебе эту балладу. Там такое же… Она по легенде о проклятии Мертвых земель. Ты забыла? Ты же никогда ничего не забываешь!..
Я видела в его глазах испуг, даже не испуг, а ужас.
— Ты врешь, — но я знала, что он не может врать. Антон —
Я лихорадочно пыталась понять, новый ли это симптом или просто последствия?.. Я помнила абсолютно все, что со мной происходило, от рождения до сего момента. Но две недели в монастырских подвалах после потери ребенка напрочь стерлись из моей памяти.
— Может, ты прочтешь ее в книге? — Антон был сильно подавлен. Он всегда сильней переживал за мое состояние, чем я сама.
— Мне некогда продираться через романтические бредни. Они ведь там есть?
— Да, — кивнул мальчик. — Ты же помнишь, что ранее Мертвые земли были в составе Синежного княжества со столицей в Неже?
— Ты меня истории собрался учить? — поморщилась я.
— Так вот, легенда гласит, что в Неже во время празднования вознесения Единого, на главной площади перед собором должны были подняться в небо миллионы золотых стрекоз. Говорят, что это происходило каждые двести лет, и на это зрелище приезжали смотреть все жители из окрестных городов и деревень. Только в тот день родительское проклятие обрушилось на головы влюбленных, княжны и простого воина. Они сбежали и тайно обвенчались в соборе как раз накануне вознесения. Влюбленные вместе со всеми стояли на площади и ждали. Стрекозы поднялись в небо, их было так много, что они затмили собой свет, но темно не было. Жужжание их металлических крыльев заглушало все остальные звуки, но вдруг, вместо того, чтобы сложить в небе священный символ, они стали падать. Из-за проклятия. Прямо на людей. Юная вояжна протянула руку, и ей на ладонь упала крохотная золотая стрекоза. А потом насекомое начало врастать в ее плоть, и девушка закричала от ужаса. Остальные люди на площади тоже стали кричать… Безумие охватило всех, кто был на площади. Следом сходить с ума начали и остальные жители Синежного княжества. Никто не знал, почему так, но любой, кто бы ни заходил на их земли, уже не возвращался обратно. А потом началась Синежная или просто Синяя война…
— Гениально! — ехидно заметила я, скрывая внутреннюю дрожь. — Если все умерли, то кто же поведал тогда историю?
— Тот юноша. Он не сошел с ума, а его любимая обезумела у него на глазах. Он пытался ее спасти, но не смог, поэтому бежал, сочинил балладу и стал бродячим музыкантом. Его проклятие в том, что он не может умереть или сойти с ума, вынужден скитаться по свету и тосковать по своей возлюбленной.
— Полная чепуха! — решительно сказала я, вставая. — Совершенно бессмысленная и…
— Но ведь Мертвые земли до сих пор… Люди до сих пор там не живут! А те, кто решает туда наведываться, потом сходят с ума или что похуже…
— Ничуть не удивлюсь, если это все окажется выдумкой церковников. Им выгодно стращать верующих, чтоб те видели в них свою защиту от безумцев и колдунов, но на деле… Они палец о палец не ударят, а уж если им выгодно, то и вовсе используют колдовство без зазрения совести!
Я сидела и слушала, как стихают звуки в здании громады, как пустеют комнаты и коридоры, как ночная прохлада проникает в изморенный дневной жарой камень. Я заявилась сюда незадолго до закрытия, мне ничего не стоило внушить охраннику казематов, что госпожи Хризштайн здесь вовсе не было. После пришлось ждать в узком закутке возле архива, закутанной в привычное облачение Серого Ангела, когда уйдет последний заработавшийся допоздна писарь, когда охранники в тюрьме поужинают похлебкой с сонной настойкой, чтобы уснуть и не мешаться у меня под ногами. Ожидание — самое худшее испытание, слишком много мыслей лезет в голову. Меня не на шутку встревожило то, что я не помню недавних событий. Придется опять вести дневник? Вспомнились слова инквизитора про то, что ему известны мои симптомы. Когда же именно он солгал? Если он действительно что-то знает, почему не сказал? И откуда ему к демону известно про то, что я не все помню? Из-за колыбельной? Или я ляпнула что-то, а теперь не помню? Если так, то это сильно осложнит мне планы.
Кажется, уже почти полночь, пора. Привычное бурление риска в крови и сладостный охотничий азарт охватили меня. В такие моменты чувства обостряются до невозможности, а время замедляется, словно попадаешь в густой сироп. По коридору прошел человек, я слышала его слегка шаркающую походку в тишине полупустого здания. Стражник? Или писарь? Обождав еще минут двадцать, выскользнула и отправилась вниз, в казематы. Оба охранника мерно храпели на своем посту, я вытянула у них из-за пазухи ключи, двигаясь бесшумно, чтобы не разбудить остальных заключенных, и направилась к камере кардинала. Отворила дверь, положила руку на рукоять кинжала, чувствуя, как ускорился ток крови, затаила дыхание. Он спал, отвернувшись к стене и укрывшись одеялом с головой. Я сделала к нему шаг, еще один, потом замерла. Обоняние уловило тончайший, едва заметный запах, сладко-теплый и до боли знакомый. Он не дышал, теперь я это видела. Продолжая сжимать кинжал, протянула руку и откинула одеяло. Мне нужно убедиться. Горло кардинала было перерезано, глаза остекленели. Свежая, еще теплая кровь пропитала одеяло и начала просачиваться вниз. Значит, его убили совсем недавно. На мгновение меня охватил ужас, что это я его зарезала, а потом забыла. Вытащила кинжал, осмотрела, но лезвие было девственно чистым. Получается, тот человек в коридоре?..
Пора убираться. Думать буду позже. Я выскользнула из камеры, но закрыть ее не успела. По лестнице спускались, я услышала знакомый голос инквизитора, что пререкался с дежурным стражником.
— Говорю вам, мне надо удостовериться… — он замер, заметив меня. — Охрана! Стоять на месте!
Я закусила губу от досады — это ж надо было так глупо попасться. Единственный выход из казематов был по лестнице, проход к которой загораживал красавчик. Стражник бросился будить охранников, а инквизитор тут же выхватил клинок и приблизился ко мне, держа его наизготове.
— Снимай маску! Живо! — я застыла, потом начала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. — Кому говорю!
Острое лезвие клинка приблизилось ко мне вплотную, опасно застыв у подбородка. Справлюсь ли я с красавчиком? Он выше и сильнее, кроме того, должен хорошо владеть мечом. Это не портовые забулдыги, что выдохнутся на первых минутах боя. Кысей поддел кончиком клинка маску, пытаясь сорвать ее, но я отклонила голову в сторону.
— Снимай! — ему надоело, и он немного отвел клинок в сторону, свободной рукой потянувшись ко мне, чтобы освободить лицо от маски. Я ждала этого, поднырнув ему под руку и с силой ударив локтем по шее сзади. Удар достиг цели, только Кысей среагировал быстрее, он стремительно развернулся и успел схватить меня за плащ. Я дернула завязки, избавляясь от ненужной обузы, но клинок в развороте достал меня и ожег спину злобным укусом. Позади меня причитал стражник, заметивший мертвого кардинала, инквизитор приказывал сдаться, но мне уже было не до них, я достигла лестницы и помчалась наверх.
Острое понимание того, что я в ловушке, только добавляло азарта. С казарм уже подтянулись сонные стражники, перекрыв выход, но я не собиралась бросаться к ним в объятия. Моей целью была крыша. Я помнила, что здание громады примыкает почти вплотную к жилому дому с одной стороны и к мебельной мануфактуре с другой. На лестнице за мной оставались кровавые следы, расстояние между мной и инквизитором стремительно сокращалось, я уже слышала его шаги.
— Стоять! — крикнул он, и я еще больше припустила по лестнице, перескакивая по несколько ступенек. Добралась до третьего этажа, обнаружила, что выход на крышу заперт на тяжелый замок, времени на его взлом не было. Красавчик уже достиг второго этажа, между нами оставался всего один лестничный пролет. — Сдавайся, тебе все равно не уйти!