Нерешенный кроссворд
Шрифт:
Стэнли запер входную дверь и поднялся на второй этаж, сжав перед собой руки. Мод не было слышно. Господи, неужели она встала, оделась, собралась идти вниз?.. Стэнли опустился перед дверью на колени и заглянул в замочную скважину. Мод по-прежнему спала.
Стэнли подумал, что в жизни ему не доводилось слышать подобной тишины: движение на улице прекратилось, смолкли птицы, даже его собственное сердце, казалось, больше не бьется. Тишина, тяжелая и неестественная, походила на ту, которая, по рассказам, предшествует землетрясению. Тишина напутала его. Ему хотелось громко закричать и нарушить безмолвие или услышать, пусть вдалеке,
Дверные петли были смазаны еще неделю тому назад, потому что Мед жаловалась на их скрип. Дверь открылась бесшумно. Стэнли подошел к кровати. Мод спала, как ребенок. Все его помыслы были настолько яростны, что ему подумалось, будто они вот-вот передадутся Мод и разбудят. Он глубоко вздохнул и протянул руки, чтобы выхватить из-под ее головы подушку.
Доктор Моксли не стал звонить в дверь. Он воспользовался дверным кольцом, и лязг металла разнесся по всему дому. Мод перевернулась, вздохнула, словно поняла, что получила отсрочку приговора. Не сводя с нее глаз, Стэнли решил, что ему настал конец, план рухнул. Но она продолжала спать, ее рука все так же безвольно свисала с кровати. Прижав ладонь к груди, как бы опасаясь, что его тяжелое, налитое свинцом сердце выскочит из грудной клетки, Стэнли спустился и открыл дверь. Это был похожий на мальчика человек с копною черных волос и стетоскопом, свисавшим с шеи.
— Где она?
— Вон там, — хрипло ответил Стэнли. — Я подумал, лучше не трогать ее.
— В самом деле? Я вообще-то не полицейский.
Стэнли это совсем не понравилось. Его одолел приступ тошноты. Шаркая, он поплелся в комнату вслед за доктором, его лицо покрылось потом.
Доктор Моксли опустился на пол. Он осмотрел Этель Карпентер, ощупал ее затылок.
— У моей тещи, — начал Стэнли, — был удар четыре года тому назад.
— Знаю. Прежде чем идти сюда, я заглянул в записи доктора Блейка. Помогите мне перенести на диван.
Они вместе перетащили тело на диван, и доктор Моксли закрыл ей глаза.
— У вас найдется, чем прикрыть? Какая-нибудь простыня?
Стэнли не мог больше ждать ни минуты.
— Это был удар, доктор?
— Да. Инсульт. Ей ведь, кажется, семьдесят четыре?
Стэнли кивнул. Этель Карпентер, как он помнил, было немного меньше, года на три или четыре. Но врачам, вероятно, это не определить? Они не могут с точностью назвать возраст. Наверняка не могут.
Теперь доктор приступил к тому, чего так жаждал Стэнли: доставал из чемоданчика небольшой блокнот и ручку из нагрудного кармана.
— Так как насчет простыни?
— Сейчас принесу, — пробормотал Стэнли.
— А я пока выпишу вам свидетельство о смерти.
Простыни лежали в шкафчике в ванной комнате. Стэнли вынул одну, но не успел спуститься вниз, как подступил новый приступ тошноты, и он согнулся над раковиной.
Первое, что он увидел, вернувшись в гостиную, — свесившаяся с дивана девая рука Этель Карпентер без кольца. Господи, она ведь должна быть замужней женщиной… Доктор сидел спиной к ней и усердно что-то писал. Стэнли развернул простыню, накрыл тело, подоткнул руку под ткань.
— Все, — сказал доктор Моксли более приятным голосом. — Это большое несчастье для вас, мистер Мэннинг. Где ваша жена?
— На работе.
«Отдай мне свидетельство, — молил про себя Стэнли. — Ради всего святого, отдай мне его и уходи».
— Это даже к лучшему. Вы должны сказать себе, что она прожила долгую жизнь и, конечно, это была быстрая и, скорее всего, безболезненная смерть.
— Мы все не вечны, — сказал Стэнли.
— Вам понадобится вот это. — Доктор Моксли вручил ему два запечатанных конверта — Один для похоронного бюро, а другой возьмете, когда пойдете регистрировать смерть. Вам все понятно?
Стэнли хотелось ответить, что если он не мелет языком, то это еще не означает, что он тупой, однако ограничился простым кивком и положил конверты на каминную полку. Доктор Моксли бросил последний непроницаемый взгляд на укрытое простыней тело и направился из комнаты, раскачивая на ходу стетоскоп.
В передней он остановился и сказал:
— И еще одно…
Голос его звучал ужасно громко, как будто он обращался не к одному человеку, а к целой аудитории. Стэнли пробежал холодок по спине при виде того, каким задумчивым стало вдруг лицо доктора Он был похож на человека, который вспомнил о чем-то жизненно важном, прежде упущенном из виду. Держа дверь приоткрытой, он сказал:
— Я не спросил, что вы хотите — погребение и кремацию?
И только-то? Стэнли тоже об этом не подумал, очень хотелось попросить доктора говорить потише. Еле слышно, почти шепотом, он произнес:
— Кремацию. Таково было ее желание. Определенно кремацию. — Сжечь Этель, уничтожить без следа, и тогда больше не возникнет никаких вопросов. — А почему вы спрашиваете? — поинтересовался он.
— В случае кремации, — ответил доктор Моксли, — требуется освидетельствование двух врачей. Таков закон. Предоставьте это мне. Вы, наверное, обратитесь в бюро Вуда, и я попрошу своего напарника…
— Доктора Блейка? — сорвалось с языка у Стэнли, прежде чем он сумел сдержаться.
— Доктор Блейк больше не практикует, — чуть холодно ответил Моксли. Он пристально взглянул на Стэнли, почти как миссис Блэкмор, затем покинул дом, громко захлопнув за собой дверь.
«Так и мертвого можно разбудить», — подумал Стэнли. Без четверти четыре. Он еще успеет связаться с похоронным бюро, после того как спрячет тело Этель и решит с Мод… Труп под простыней мог сойти для доктора, который раньше никогда не видел Мод, но для Веры он не сойдет. Вера должна увидеть Мод, и, само собой разумеется, она должна увидеть Мод мертвой.
Он сдернул простыню и скатал ее. Затем взял Этель Карпентер под мышки и до половины стащил тело на пол. Стэнли был маленький, щуплый мужчина, и такая тяжесть оказалась для него почти неподъемной. Пока он стоял, пытаясь отдышаться, его взгляд случайно упал на черную сумку возле кресла. Ее тоже придется спрятать.
Стэнли открыл сумку, и в нос ему ударила сладкая тошнотворная волна. Запах шел от полупустого пакетика фиалковых леденцов. Стэнли смутно помнил, что перед войной, когда он был еще мальчиком, эти конфетки, используемые для освежения рта, продавались во всех кондитерских лавках. Иногда их покупала в деревенском магазинчике его мать, когда они отправлялись на выходной в Бьюрис. Он считал, что их давно не выпускают, точно так же, как анисовое драже или помадку «Эдинбургская скала», а теперь их запах неожиданно напомнил ему старый родительский дом, зеленую речушку Стаур, в которой он ловил бычков и гольцов, деревню меж двух невысоких холмов, прежний покой.