НеРодная сестра магната
Шрифт:
Не свожу глаз с благородного профиля Адама. Даже морщины его не портят.
Замечаю, как уголок его губ чуть ползет вверх, но тут же возвращается на место.
– Про родственницу тоже ложь? – произносит дед в пустоту, по-прежнему игнорируя меня.
– Нет, чистая правда, – заявляю уверенно и суетливо достаю из папки бумаги. – Вот доказательства, – раскладываю листы веером на столике между нами. – Если верить выдержкам из архива, то я – ваша внучка. Вот, – тычу пальцем в нужные строчки.
Замираю. Жду
– И ты веришь? – приподнимает густые брови.
– Да, – мгновенно отзываюсь, при этом не лгу.
Адам тянется к бокалу с янтарной жидкостью, что стоит тут же на столике, обхватывает подрагивающей рукой и подносит ко рту.
– Эм-м, вы уверены, что вам это можно? – скептически наблюдаю, как он делает глоток.
– Ты такая же нудная, как мой внук, – парирует Адам и пьет дальше. – Твердит все время: то нельзя, это нельзя, – бурчит, отставляя пустой стакан. – Ты только посмотри на меня, – усмехается непривычно тепло. – Мне на том свете уже прогулы ставят. Так что все мне можно, – хохочет и тут же заходится кашлем.
Моргаю испуганно, беспокоясь за деда. Подскакиваю с кресла, но он останавливает меня взмахом руки.
– Я в порядке. Еще потреплю нервишки своим родственничкам, – откашлявшись, выдает хрипло, с сарказмом.
Берет со стола бутылку, опять наполняет стакан. С трудом, расплескивая жидкость на стеклянную поверхность столика.
Собираюсь помочь, но отдергиваю ладонь. Складываю руки на груди. Демонстративно. Не одобряю, что дед себя травит.
– Правильно. Тебе нельзя, – по-своему трактует мои действия. – Молодая слишком. Тебе еще детей рожать. Здоровых, – поучает меня.
– Не, я не пью, – морщусь я.
Алкоголь усыпляет мозг, а еще в нем абсолютно не чувствуются «добавки». Так что в чужих домах и из чужих рук даже пробовать не стану.
– Так что ты говорила о нашем родстве? – с нескрываемым любопытством обращается ко мне дед, а в мутных глазах впервые за все время загораются искры.
– Все сходится. В архивах есть мой отец – Алексей Левицкий, – на имени Адам вздрагивает, словно вспомнив о чем-то. – Вместе с мамой Ольгой они уехали из Польши в Россию еще до нашего с сестрой рождения. Нам было чуть больше года, когда родители погибли в автокатастрофе. Дальше – детдом и… – осекаюсь, потому что рассказы о моей жизни в приемной семье и после – не для дедовых ушей.
– У тебя сестра есть? – цепляется за информацию Адам.
– Да, близняшка. Мы не так давно нашли друг друга, – не вдаюсь в детали.
Замечаю, что в его голове явно складываются части пазла. Но делиться выводами он не спешит.
– Почему она не приехала с тобой?
– Богдана вас знать не хочет, – с моей стороны звучит грубо, но так и есть. – Потому что вы нас бросили. Не забрали из детдома после смерти родителей, – пожимаю плечами. – Все, что у нас осталось, вот…
Снимаю с шеи цепочку, на которой висит католическая ладанка. Касаюсь подушечкой пальца изображения святого. Вспоминаю, как сбегала от приемной семьи, прихватив с собой кулончики. Свой и моей сестры, погибшей, как я думала на тот момент. Когда судьба свела нас, то я вернула Дане ее ладанку.
Пересиливая себя, передаю ценнейший для меня кулон деду Адаму, чтоб он мог рассмотреть вблизи. Тот берет, крутит в руках, читает мое имя на обороте.
Размышляет о чем-то. Будто принимает решение.
– Вас не бросали, – произносит, наконец. – Я не знал о вашем существовании.
В голосе слышится жалость. С трудом сдерживаю злость, которая поднимается из темных глубин моей души: терпеть не могу, когда меня жалеют. Никому не позволяю.
Но не время и не место, чтобы гордость показывать. Терпи, Мика. Для дела надо.
И все же… опускаю голову, пряча эмоции. А сама руки в кулачки сжимаю.
Но вскоре отвлекаюсь от своих переживаний. Потому что у Адама вновь начинается приступ кашля. На этот раз все гораздо серьезнее. Дед складывает руки на груди, сгибается, наклоняясь вперед. Переходит на хрипы.
Пугаюсь по-настоящему. Он ведь не может вот так взять и умереть? Я же только нашла его!
Подлетаю к деду, присаживаюсь на корточки напротив, касаюсь рукой грубой, морщинистой щеки. Адам бледный, не может и слова сказать. Кажется, даже вдох сделать не в состоянии.
Страшно.
Вскакиваю и выбегаю из кабинета. Что есть мочи ору в пустоту холла, и мой голос отражается от стен:
– Эй! Помогите!
Не сразу замечаю, что справа от меня, за распахнутой дверью, находится все та же «мыше-крыса». Что она здесь делает? Подслушивала?
– Деду Адаму плохо! – кричу ей в лицо, но она лишь морщится недовольно.
Словно в замедленной съемке, делает пару шагов и останавливается. Я готова взорваться от возмущения.
– У вас китайский аккумулятор, который быстро садится? – фыркаю зло. – Можете пошевелиться? Там вообще-то… ваш дед… при смерти, – заикаюсь я.
Но она и бровью не ведет. Подзывает горничную, что-то холодно говорит ей, указывает рукой в сторону лестницы, демонстрируя свой идеальный маникюр.
– Да вы издеваетесь! – топаю ногой и решаю заглянуть к деду.
Он все еще кашляет, сидя в кресле и опустив голову. Каждый новый вдох делает с громким хрипом.
Подлетаю ближе.
– Может, я сама могу вам чем-то помочь? – не выдерживаю я.
– Эд, – с трудом, едва различимо произносит Адам. – Наверху, – и вновь задыхается.