Нерон. Царство антихриста
Шрифт:
В нескольких словах Сенека рассказал мне, что вольноотпущенники императорского дворца не разрешили ему войти. Нерон не желал его видеть. Преторианцы окружили философа, вывели наружу и оставили под дождем. Его хотели унизить. Кто-то отослал его носилки, и Сенеке пришлось добираться домой пешком, переулками, по которым катились бурные потоки.
Рабы, носильщики, шумная и грубая чернь толкали его — одного из самых могущественных и пока еще самых богатых людей города.
Он показал мне тогу, мокрую и забрызганную грязью, летевшей из-под колес проезжавших повозок.
— Рим превратился в сточную канаву, — вздохнул он.
Нечистоты текли из дворца. Задвижки открыл Тигеллин, догадавшийся, что император не выносит более ни присутствия, ни вида человека, который был его учителем и советником, которого он провозглашал своим другом и который был свидетелем всей его жизни.
Псы Тигеллина и вожак его своры, доносчик Коссуциан Капитон, лаяли, осыпая учителя упреками и клеветой. Сенеку обвиняли в стремлении замарать безупречную репутацию императора и завладеть домами и земельными участками, стоившими дороже, чем те, которые принадлежали самому Нерону. Его упрекали, что он возражал против выступлений императора перед народом, а сам соперничал с ним, сочиняя свои книги и поэмы, выставляя напоказ свой талант. Вдобавок этот тайный враг императора жадно пользовался возможностями, которые предоставляла ему близость к власти. Он был богаче, чем пристало философу или просто честному гражданину. Чего он хотел? Организовать заговор против императора? О чем мечтал? О могуществе? Зачем собирал у себя дома поэтов, писателей, философов, сенаторов, которые были противниками новой политики?
Сенеке больше не было места возле императора, который пользовался покровительством богов и своих знаменитых предков, основателей империи.
Я пересказал Сенеке все эти разговоры, оскорбления, обвинения и поделился своими опасениями: убийцы, преторианцы, подходили все ближе. Я уже видел это — давно, в комнате Агриппины. Но может быть, Нерон собирается снова прибегнуть к услугам Лукусты?
Спокойствие Сенеки меня удивляло. Он напомнил, что не боится смерти, и с улыбкой добавил, что это пока лишь разведка, а не настоящий бой. На нашей стороне слишком много войск, чтобы противник решился напасть.
— Нерон и Тигеллин знают, что я не один, — заключил он.
Я думал, что Сенека находится во власти иллюзий. Однако я ошибался. Сенаторы, всадники и даже простые граждане пришли к его дому, чтобы выразить ему поддержку. Писатель Лукан, племянник Сенеки, которым Нерон восхищался, а потом порвал с ним — из ревности к его таланту, пришел сказать, что даже в среде аристократической молодежи деспотизм Нерона осуждают, не разделяя его планов создания восточной монархии. Рим — город не греческий, не азиатский, не египетский, управлять им не смог бы ни один Александр. Сенека должен сопротивляться, объединить всех, кто не приемлет жестокости, мании величия, сумасбродства Нерона. Кто отвергает разврат и шутовство императора, окруженного худшими из людей, находящегося под влиянием Поппеи, у которой в голове только Восток и замужество.
— Я стар, — прошептал Сенека, медленно подняв руку и ощупывая свои седые волосы. — Я живу уже больше шестидесяти лет. Я не знаю, благодать ли это или Божья кара? Но это так: любое движение дается мне с трудом. Я задыхаюсь, сделав лишь один круг по саду. Раб, который меня сопровождает, вынужден останавливаться через каждые сто шагов, далеко впереди, чтобы подождать меня. Скоро я вообще перестану бегать. Ноги и руки так тяжелы, как будто смерть уже превратила их в камень. — Он улыбнулся. — Но я могу читать и писать. Философия врачует мою душу и тело. Я читаю Эпикура и пишу моему другу Луциллию.
Он замолчал и слегка склонил голову.
— Нерон только что назначил Луциллия прокуратором Сицилии. Я посоветовал ему согласиться. Зачем отказываться от такой должности? Надо служить Риму. Нерон… — Он пожал плечами. — Не стоит дразнить хищников. Мудрец избегает власти, если она может ему навредить, но не должен открыто признаваться в этом. Чем меньше ты показываешь, что боишься, тем лучше ты защищен. Тот, кто бежит от опасности, приговорен.
Он все повторял, что хочет отойти от власти, но сделать это надо осторожно, не привлекая к себе внимания, не торопясь, давая понять Нерону, что он отходит от публичной жизни ради жизни частной и что этот выбор диктуют ему благоразумие, груз прожитых лет, болезни.
— Я не хочу осуждать Нерона, — заключил он.
— Он же выкинул тебя из своего дворца, — возразил я. — Он унизил тебя — тебя, Сенеку, который был его учителем.
— Это был всего лишь поспешный жест молодого человека, снедаемого нетерпением жить, как хочет он, подальше от своих воспитателей.
— Тиран прольет много крови, она потечет по улицам Рима, — бросил Лукан.
— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, — ответил Сенека. — Хищник уже на арене, но он может и заснуть там. Его нужно не дразнить, а постараться усыпить.
Сенека попытался сделать это. Он отправился во дворец и получил у Нерона аудиенцию. Подошел к императору со смирением и благодарностью.
— Ты так щедро одарил меня почестями и богатством, что сегодня у меня есть все для полного благополучия, кроме разве что умеренности, — сказал он.
Послушать его, так он был полным ничтожеством до того, как поступил на службу к Нерону.
— Ты так щедр! Что же могу тебе принести я? Разве что мой труд, начатый в полной безвестности, а ныне признанный всеми лишь потому, что я был рядом с тобой, когда ты делал первые шаги на своем поприще, — что само по себе является самой щедрой платой за все, сделанное мной. Итак, ты одарил меня своим расположением без предела и деньгами — без меры…
Я слышал, как Сенека репетировал эту речь перед встречей с Нероном. Мне не понравились ни ее смысл, ни ее тон. Он же держался того мнения, что хищнику надо дать то, чего он ждет. Надо позволить ему воспользоваться плодами задуманного преступления, чтобы не было нужды его совершать.
— А если он мечтает о твоей смерти? — спросил я.
Сенека развел руками в знак бессилия.
— В таком случае он публично признает, что любит убивать ради того, чтобы убивать. Редко встретишь того, кто способен на такое признание, ведь это порок пороков. Послушай, ведь взамен я предлагаю ему самую соблазнительную приманку.
И он сменил тон и выражение лица, как если бы перед ним был Нерон.
— Подойдя к концу своего жизненного пути, — начал он, — достигнув преклонного возраста и будучи не в силах далее исполнять даже самые простые обязанности, а также нести груз моего богатства, я прошу прийти мне на помощь. Прикажи, чтобы моя собственность управлялась твоими прокураторами, запиши ее на свое имя. Мне не будет грозить нищета и я, освободившись от богатства, блеск которого застит свет, посвящу своей душе то время, что забирал у меня уход за садами и виллами.