Несчастный случай
Шрифт:
— А когда кожа у Нолана… — начал Дэвид.
— Стала мокнуть? Примерно, на…
— Нет. Когда показалась эритема?
— На третий день, — сказал Педерсон. — Вот что, по-моему, погубило Нолана — сильное облучение живота. И я просто уверен… впрочем, вы правы, время покажет.
Несколько шагов они прошли молча, потом Педерсон заговорил снова.
— Нельзя даже сравнивать их физическое состояние. Нолан не отличался крепким здоровьем. У него было неважное сердце, фунтов пятнадцать лишних весу, ну и еще кое-что. Судя по анамнезу, у него однажды был приступ тахикардии и пульс доходил до 250 в минуту, но я замечал и другие, хоть и временные неполадки. Они мешали организму сопротивляться, они повышали его восприимчивость. У Луиса же превосходное
Педерсон покачал головой. Он переложил пачку книг и журналов под другую руку, уронил одну книгу, поднял ее и двинулся дальше.
— Я не хуже вас понимаю, что все это, вероятно, ровно ничего не значит. Но все-таки это может дать ему некоторые преимущества — на большее я не рассчитываю. Впрочем, есть и другие обстоятельства.
— В Японии было страшное смятение, — сказал Дэвид. — Никто толком не наблюдал людей, которые там умирали. Да и о тех, кто выжил, мы мало что знаем. Вам это должно быть известно.
Он опять взглянул на Педерсона.
— А какие же другие обстоятельства?
— Вы можете прояснить для нас одну сторону дела, и, пожалуй, это будет ответом на все вопросы, — произнес Педерсон. — Вы исчисляете примерную дозу облучения, и она получается у вас огромной… я знаю, вы еще не пришли к окончательным результатам. Допускаю, что вы и не сможете вычислить точно. Но, наверное, у вас уже сложилось какое-то представление.
Дэвид ничего не ответил.
— Разве не так?
— Все это очень сложно. Не переоценивайте наши знания.
— Пожалуй, я не очень стремлюсь узнать ваши соображения. Я знаю, доза достаточно велика. И знаю, в чем сложности. Например, в радиоактивности сывороточного натрия крови. Если вы на этом основываете дозу нейтронов, то вряд ли можете быть уверены в правильности полученных результатов.
Дэвид вытащил трость из-под мышки. Опираясь на нее, он зашагал чуть быстрее.
— Вы говорили об этом вчера вечером, — сказал он. — Но, по-моему, не стоит делать на это упор.
— Да, я видел, что это ни на кого не произвело впечатления, но никто не объяснил, почему. Хотя Герцог, мне кажется, призадумался. Вот вам факт: как утверждают физики, содержание натрия в сыворотке крови при повышении радиоактивности кровяного фосфора увеличится в девяносто раз, а у Луиса содержание натрия в сыворотке крови увеличилось в пять раз, меньше шести, во всяком случае, — и все вы говорите, что это ничего не значит. Если один так называемый факт ничего не доказывает, так, может, докажут другие. Можно ли надеяться хоть на это?
— Нельзя надеяться хоть на это, — резко сказал Дэвид. Он поднял палку и стал вертеть ею в воздухе. — Бросьте, Чарли, не пытайтесь быть физиком. Отношение нейтронов фосфора к нейтронам натрия представляет интерес при попытках определить дозу, но оно не является решающим. И это ни на кого не произвело впечатления лишь потому, что не поможет Луису выкарабкаться, как вы надеетесь. Это просто трата времени.
— Я должен знать, с чем имею дело, — упрямо заявил Педерсон.
— Вы только что сказали, что не стремитесь знать, с чем имеете дело, — возразил Дэвид, и тон его снова стал терпеливым. — Разумеется, тут сплошные дебри. Все мы знаем так мало, что сами теряемся. Вы же теряетесь потому, что сошли со своего пути, вы шарахаетесь в сторону, ища оснований для надежды, вместо того чтобы искать способов лечения. Необходимо найти способ лечения, а что я делаю и как я делаю, увы, не имеет к этому никакого отношения. О каких еще других обстоятельствах вы говорили?
Педерсон остановился и резко повернулся к Дэвиду.
— Дейв, я ничего не могу сказать, пока вы мне не ответите на один вопрос. Есть ли какие-нибудь основания надеяться?
Сидней Вейгерт следил за ними с террасы, а его подруга молчала, не переставая вертеть на блюдце чашку с кофе. Берэн и Висла только что исчезли за дверью больницы. В окне Луиса Саксла за приоткрытыми планками жалюзи белел халат Бетси. По улицам в разных направлениях шли немногочисленные прохожие, большинство мужчин было на работе, а жены их еще не выходили за покупками. В воздухе уже чувствовался зной. Два маленьких мальчика прокатили мимо на самокатах.
— Эй, Чарли! — крикнул один из них.
Педерсон рассеянно помахал рукой, не отрывая глаз от лица Тила.
— Нет, — сказал Дэвид, — никаких оснований надеяться нет. Никаких! Но разве нужны основания? Сначала вы сказали, что у вас есть мысли насчет того, как ему помочь. Что ж, теперь вы откажете ему в помощи? У нас есть основания быть терпеливыми. Вы сами назвали их. Разве этого мало? Когда рушатся надежды, надо поддерживать в себе терпенье. Разве этого мало?
— Дэйв… — начал Педерсон.
Но Дэвид уже шел дальше. Он шагал быстро, сгорбившись от усилий и наклоняясь всем телом вперед, с таким видом, будто покончил с Педерсоном навсегда. Педерсон бросился за ним и догнал его на середине мостовой.
— Дэйв! — настойчиво окликнул Педерсон.
— Если можете придумать что-нибудь, чтобы дважды два не было четыре, сосредоточьте на этом все силы, — пробормотал Дэвид.
— Что вы сказали?
— Мне не нравятся ваши вопросы, это неправильные вопросы, — со злостью ответил Дэвид. И как-то совсем по-детски надув губы, он отвернулся от Педерсона и стал смотреть вдоль улицы, идущей к центру города. На тротуаре, шагах в ста, стояла девушка с телеграфа; на ней было то же цветастое платье, что и вчера. Быть может, Дэвид повернул голову в эту сторону потому, что еще на ходу увидел девушку, но вряд ли — он сейчас же быстро отвернулся и, по-видимому, даже не успел заметить, что она направилась к нему.
Педерсон, который сначала растерялся, а потом обиделся, ничего не заметил. Он тоже отвернулся, но в другую сторону. Оба остановились, как щенки, которые затеяли возню и вдруг замерли, не помня или не зная, что теперь нужно делать.
— Беда в том, что вы стараетесь думать за меня, а я — за вас, — немного погодя сказал Дэвид. — Если Луис умрет, значит он получил смертельную дозу облучения, которую вычислят физики, а если выживет, то, быть может, потому, что врачи что-то придумали.
Они молча поглядели друг на друга и снова пошли к больнице, так же медленно, как и прежде.
— Я все еще не знаю, как сильно было облучение, — опять заговорил Дэвид. — Знаю только приблизительно, как и Луис, как, вероятно, и все остальные, и, разумеется, доза очень велика. Но сколько ни говори, разве это, что-нибудь изменит? Вас интересует, как она велика? То есть, вы хотите знать, есть ли основание надеяться или же — какой же другой путь? — все бросить и разойтись по домам? Какой величины эта большая доза? Иначе говоря, когда большая доза становится смертельной? Основания для надежды — наше невежество, и я напрасно сказал, что нет никаких оснований. Вот вам первое. Не надо недооценивать наше невежество. Какова смертельная доза общего ионизирующего облучения? Шестьсот рентгенных эквивалентов, — так стали писать с начала нынешнего года. Прежде об этом не писали. Знаете, я был на одном заседании, где пытались определить уровень смертельного облучения, просто чтобы создать хоть какой-то порядок из полного хаоса. Подсчеты колебались от четырехсот до двух тысяч рентгенных эквивалентов. Все говорили наугад, и это после Нагасаки и Хиросимы! Мы и до сих пор гадаем. Шестьсот — это цифра, принятая на одном таком заседании, и возможно, она была тоже названа наугад кем-то, кто торопился на поезд и не испытывал благоговения перед бессмысленными цифрами. Надеюсь, мы еще долго будем гадать. Трудность в том, что все данные, которыми мы располагаем, основаны на опытах с мышами, собаками и кроликами. Эти данные весьма многочисленны, причем получены они в условиях строгого лабораторного контроля. Но эти данные не совсем применимы к людям. Они ведут к упрощению и догадкам. Надеюсь, эта трудность тоже будет существовать еще долго.