Несерьезные размышления о жизни
Шрифт:
– С кем это ты разговариваешь?
– раздалось с порога, и в избу вошла Глаша.
Дядя Осип умолк и с остервенением занялся тестом. Гоша хлюпал молоком из миски, а я уткнулась в кашу, так как Глаша имела вид неприветливый.
– Все лясы точишь, будто дел мало, - ворчала она, шаркая чувяками по полу.
– Собирай завтрак, пора уже.
Дядя Осип и Глаша засуетились, собирая в две корзинки кастрюльки, судки и кофейники.
Сердитая домоправительница унесла снедь, и мы опять остались втроем. Повар опять принялся выводить рулады на оперные темы. Дядя Осип был скорее широк в животе, чем в плечах. Но по моим представлениям, повар и должен быть упитанным. Его мохнатые брови шевелились в такт мелодии, а руки артистичными движениями разделывали тесто. Казалось, он полностью погрузился в нирвану кулинарного искусства, и я поспешила закончить свой завтрак, чтобы не отвлекать его.
От кухни до барского дома было рукой подать. По боковой лестнице мы поднялись в светелку. Я уселась в кресло с прямой спинкой и пригорюнилась.
Чье же место я заняла? Что случилось с настоящей Лизой? Почему дядя Осип и Глаша не заметили подмены? Надо ли их разубеждать в ошибке или оставить все, как есть? Не в этом ли задумка Эммы Францевны? Уверить всех, что я - Лиза после пластической операции.
Чтобы чем-то заняться, я решила разложить свои вещи в ящики комода. В нижний ящик я положила свитера и брюки, в средний - майки и шорты, а в верхний - нижнее белье и пижамы.
Верхний ящик, почему-то, не хотел задвигаться на место. Пошарив за ним рукой, я вытащила смятую поляроидную фотографию.
На фоне одноэтажных домиков с вывесками на немецком языке стояла пара. Пухленькая девушка приникла к плечу молодого человека и смотрела на него обожающим взглядом. В профиль девушка выглядела немного длинноносой. А молодой человек улыбался в объектив... Ну, на такого мужчину я бы тоже смотрела собачьим взглядом. Высокий лоб, грива роскошных волос, бородка и усы а-ля д`Артаньян, аристократический нос и глаза, от выражения которых девушки обычно приходят в безумное состояние.
В дверь постучали. Повинуясь внезапному порыву, я сунула фотографию в карман джинсов.
В светелку просочилась Глаша. Смотрела она уже гораздо приветливее.
– Барыня просят кофейку откушать.
Гошу я оставила в светелке и поспешила за домоправительницей. Она привела меня в чудесную комнату, полную света, который лился через высокие окна. Стены оббиты светло-зеленым муаром. Главным украшением комнаты были изящные стеклянные горки, на полочках которых красовалась замечательная коллекция кузнецовского фарфора. Посередине комнаты стоял столик, сервированный на две персоны, и два кресла, одно из которых занимала моя двоюродная бабушка, второе, видимо, предназначалось для меня.
Эмма Францевна сидела с королевской непринужденностью в белой кружевной блузке и длинной темной юбке. Ворот блузки был сколот булавкой с большим синим камнем.
– Садись, милая, - предложила она.
– Тебе чай или кофе? Не стесняйся.
Я постаралась не стесняться и чувствовать себя также непринужденно в джинсах и майке. Из серебряного чайника я налила себе ароматного напитка в чашку прозрачного фарфора и приготовилась вести светскую утреннюю беседу. Эмма Францевна откинулась на спинку кресла и крутила в пальцах перламутровую ручку лорнета.
– Вижу вопрос в твоих глазах, - начала она разговор совсем с другой стороны.
– Думаешь, что тут за тайны такие? Кто такая Лиза и почему тебя за нее принимают? Правильно. Вопросы и должны появиться... Однако нет тут никакой тайны, а лишь некрасивая история, в которую я попала на старости лет. Если хочешь, я тебе расскажу.
Я энергично покивала головой.
– Лиза была моей компаньонкой и секретарем в течение трех лет. Я ей полностью доверяла. Любила ее, как свое дитя... И чем все кончилось? Черной неблагодарностью. Она сбежала с каким-то проходимцем и прихватила с собой почти все мои драгоценности! Ах, какой возмутительный мезальянс! Получается, я пригрела на своей груди змею!.. Чтобы замять это дело и не придавать огласке факт воровства, мы с Левушкой решили объявить, будто Лиза делает пластическую операцию по улучшению своего внешнего вида и проходит курс лечения у диетолога для похудения, а тем временем найти ей замену. Тут я вовремя вспомнила про тебя. Ты же моя родная кровь, не подведешь меня, не бросишь старуху ради побрякушек и сомнительного жиголо... Поможешь мне сохранить приличный вид при таком неприличном раскладе пасьянса. Я очень надеюсь на тебя, и сама чем могу, поддержу тебя. Время нынче трудное, в одиночку не справишься.
Я слушала Эмму Францевну, открыв рот. Вот уж не думала, что она мне преподнесет такую чушь. Где это видано, чтобы обворованные граждане скрывали факт ограбления и прилагали столько усилий для прикрытия преступника. Ну, допустим, Эмма Францевна - богатая женщина с причудами. Возможно, ей не жаль своих драгоценностей. (Лиза, сдается мне, не все унесла, вон какая брошь на блузке и кольца с жемчугом на пальцах). Возможно, ей обидно, что девчонка обвела ее вокруг пальца, и она всеми силами делает вид, что ничего не произошло. Но зачем Лев Бенедиктович лил крокодиловы слезы по своей усопшей сестре? Неужели ему так стыдно за ее поступок, что он отрекся от нее? И разыграл весь этот спектакль у меня на дому с единственной целью - не запятнать своего доброго имени? Так что ли? Ну, будем считать это рабочей гипотезой...
– Но не будем о грустном, - продолжила Эмма Францевна.
– Надеюсь, тебе здесь понравится. Я много сил вложила в этот дом, чтобы вернуть ему первоначальный облик. Естественно, после экспроприации поместье пришло в запустение. Что могли - растащили... Дом использовали как склад, музей прикладного искусства и филиал заготовительной конторы. Из старой мебели остался только один шкаф, и то потому, что уж слишком громоздок, в дверь не проходил. Все остальное пришлось разыскивать в музейных запасниках и в антикварных магазинах... Ты уже огляделась? Довольна ли, что приехала сюда?
– Мне здесь очень нравится, - честно ответила я.
– Красота неземная. Хочется нарисовать речку, яблони, луг и деревню на пригорке.
– Отличная идея. Где-то у меня были краски... Я ведь тоже когда-то неплохо рисовала... Сходи-ка ты, матушка, в малую гостиную, да посмотри в ореховом шкафу. Там - всякая всячина лежит. Скорее всего, краски там.
Я прошла в указанную дверь и очутилась в той комнате, где стоял шкаф орехового дерева.
За средней дверцей стояли свернутые в трубки географические карты, пожелтевшие от времени, и папки с гербариями. Две левых створки открывали вид на неоконченные гипсовые головы, руки и ноги, а две правые дверцы явили мне заготовки подрамников, холсты, мольберт, треногу и фотоаппарат - современник эпохи дагерротипов.
В глубине шкафа лежали коробочки с красками и альбомы. Я потянулась за ними, и все это хозяйство посыпалось на меня. Борьба с треногой и подрамниками приняла нешуточный характер. Пытаясь водрузить их на место, я дернула какой-то шнурок, который не вовремя попался мне под руку. Задняя стенка шкафа с треском распахнулась, и на меня вывалился скелет.
Я заверещала и завалилась на пол. Тренога, подрамники и скелет выпали вслед за мной. Это был даже не скелет, а мумия. Во многих местах кожа сохранилась, остатки волос стояли дыбом, зубы отчетливо выделялись на безгубом черепе. Ужас сковал мои конечности, и я никак не могла выбраться из-под завала художественных принадлежностей.