Шрифт:
Амброз Бирс
Несостоявшаяся кремация
Перевод Н. Дарузес
Ранним июньским утром 1872 года я убил своего отца - поступок, который в то время произвел на меня глубокое впечатление. Это произошло до моей женитьбы, когда я жил с родителями в штате Висконсин. Мы с отцом сидели в библиотеке нашего дома, деля награбленное нами за эту ночь. Добыча состояла главным образом из предметов домашнего обихода, и разделить ее поровну было делом нелегким. Все шло хорошо, пока мы делили скатерти, полотенца и тому подобное, серебро тоже было поделено почти поровну, однако вы и сами понимаете, что при попытке
Это было необыкновенно изящное произведение искусства, инкрустированное драгоценным деревом и покрытое тонкой резьбой. Ящик не только играл множество самых разнообразных мелодий, но и свистел перепелкой, лаял, кукарекал каждое утро на рассвете, безразлично, заводили его или нет, и сквернословил на чем свет стоит. Это последнее качество пленило моего отца и заставило его совершить единственный бесчестный поступок в жизни, хотя возможно, что он совершил бы и другие, останься он в живых: отец попытался утаить от меня этот ящик и заверял честью, что не брал его, мне же было как нельзя лучше известно, что он и самый грабеж задумал главным образом ради этого ящика.
Музыкальный ящик был спрятан у отца под плащом: мы переоделись в плащи, желая остаться неузнанными. Он торжественно поклялся мне, что не брал ящика. Я же знал, что ящик у него, знал и то, что отцу было, по-видимому, неизвестно, именно: что ящик на рассвете закукарекает и изобличит старика, если я смогу продлить раздел добычи до того времени.
Случилось так, как я хотел: когда свет газа в библиотеке начал бледнеть и очертания окон смутно проступили сквозь шторы, из-под плаща старого
джентльмена раздалось протяжное кукареку, а за ним - несколько тактов арии из Тангейзера, и все это завершилось громким щелканьем. Между нами на столе лежал маленький топорик, которым мы пользовались, чтобы проникнуть в тот злополучный дом; я схватил этот топорик. Старик, видя, что запираться дольше бесполезно, вынул ящик из-под плаща и поставил его на стол.
– Я сделал это только ради спасения ящика, но если ты хочешь, руби его пополам, - сказал он.
Он страстно любил музыку и сам играл на концертино с большим чувством и экспрессией. Я сказал:
– Не стану оспаривать чистоты ваших побуждений - было бы самонадеянно с моей стороны судить своего отца. Однако дело прежде всего, и вот этим топориком я намерен расторгнуть наше товарищество, если на будущее время вы не согласитесь, выходя на работу, надевать на шею колокольчик.
– Нет, - ответил он после некоторого раздумья, - нет, этого я не могу сделать, это значило бы сознаться в нечестности. Люди скажут, что ты мне не доверяешь.
Я не мог не восхититься такой твердостью духа и щепетильностью. В ту минуту я гордился им и готов был простить его ошибку, но один взгляд на драгоценный ящик вернул мне решимость, и я, как уже рассказывал, помог почтенному старцу покинуть эту юдоль слез. Сделав это, я ощутил некоторое беспокойство. Не только потому, что он был мой отец, виновник моего существования, но и потому, что труп должны были неминуемо обнаружить. Теперь совсем уже рассвело, и моя мать могла в любую минуту войти в библиотеку. При таких обстоятельствах я счел нужным спровадить и ее туда же, что и сделал. После этого я расплатился со слугами и отпустил их.
В тот же день я пошел к начальнику полиции, рассказал ему о том, что сделал, и попросил у него совета. Мне было бы чрезвычайно прискорбно, если бы поступок мой получил огласку. Мое поведение все единодушно осудят, газеты воспользуются этим против меня, если я выставлю свою кандидатуру на какой-нибудь пост.
Начальник понял всю основательность этих соображений; он и сам был довольно опытный убийца. Посоветовавшись с председателем Коллегии Лжесвидетелей, он сказал мне, что всего лучше спрятать оба трупа в книжный шкаф, застраховать дом на самую большую сумму и поджечь его. Так я и поступил.
В библиотеке стоял книжный шкаф, купленный отцом у одного полоумного изобретателя, и пока еще пустой. По форме и размерам он походил на старинный гардероб, какие бывают в спальнях, где нет стенных шкафов, и распахивался сверху донизу, как дамский пеньюар. Дверцы были стеклянные. Я только что обмыл моих покойных родителей, и теперь они достаточно закоченели, чтобы стоять не сгибаясь, поэтому я поставил их в шкаф, из которого предварительно вынул полки. Я запер шкаф и занавесил стеклянные дверцы. Инспектор страховой конторы раз десять прошел мимо шкафа, ничего не подозревая.
В тот же вечер, получив страховой полис, я поджег дом и лесом отправился в город за две мили отсюда, где меня и нашли в то время, когда тревога была в полном разгаре. С воплями ужаса, выражая опасения за судьбу своих родителей, я присоединился к бегущей толпе и попал на пожарище через два часа после того, как поджег дом.
Когда я прибежал на место, весь город был уже там. Дом сгорел дотла, но посреди ровного слоя тлеющего пепла целый и невредимый красовался книжный шкаф! Занавески сгорели, обнаружив стеклянные дверцы, и зловещий багровый свет озарял внутренность шкафа. В нем "точно как живой" стоял мой незабвенный отец, а рядом с ним - подруга его радостей и печалей. Ни одного волоска у них не опалило огнем, и одежда их была не тронута. На голове и шее виднелись раны, которые я был принужден нанести им, чтобы достигнуть своей цели. Толпа смолкла, словно увидев чудо: благоговение и страх сковали языки. Я сам был очень взволнован.
Года через три после этого, когда описанные выше события почти изгладились из моей памяти, я поехал в Нью-Йорк, чтобы принять участие в сбыте фальшивых облигаций Соединенных Штатов. Однажды, заглянув случайно в мебельную лавку, я увидел точную копию того книжного шкафа.
– Я купил его почти даром у образумившегося изобретателя, - объяснил торговец.
– Он сказал, что этот шкаф - несгораемый, потому что поры в дереве заполнены квасцами под гидравлическим давлением, а стекло сделано из асбеста. Не думаю, впрочем, чтобы он действительно был несгораемый, - вы можете его приобрести за ту же цену, что и обыкновенный книжный шкаф.
– Нет, - сказал я, - если вы не даете гарантии, что шкаф несгораемый, я его не куплю, - и, простившись с торговцем, я вышел из лавки.
Я не взял бы его и даром: он вызывал во мне чрезвычайно неприятные воспоминания.