Шрифт:
I
Ты за креветками, Вэнк? Высокомерным кивком Перванш, или просто Вэнк, [1] девочка с глазами цвета весеннего дождя, дала понять, что действительно идёт ловить креветок. О том же неоспоримо свидетельствовал и штопаный свитер, и парусиновые туфли, изъеденные морской солью. А трёхгодичной давности юбчонка в зелёно-голубую клетку, оставлявшая открытыми коленки, давно и бесповоротно была обречена в жертву креветкам и крабам. Не говоря уже о двух сачках за спиной и о лохматом шерстяном берете, напоминавшем шарик цветущего синеголовника, что растёт на дюнах; они дополняли портрет морской охотницы, не оставляя на сей счёт никаких сомнений.
1
Имя
Проскользнув мимо того, кто её окликнул, она спустилась к скалам, широко и уверенно перебирая худощавыми точёными ногами цвета обожжённой глины. Флип глядел ей вослед, сравнивая сегодняшнюю Вэнк с той, прежней, какую он помнил с предыдущих каникул. Похоже, она наконец перестала тянуться в рост. Давно бы пора! А то с прошлого года мяса на костях не прибавилось. Её коротко стриженные волосы рассыпались, как вызолоченная солнцем солома; она взялась их отращивать уже четыре месяца назад, но пока что их невозможно было ни уложить, ни заплести в косицу; щёки и кисти рук почернели от загара, а шея под волосами оставалась молочно-белой; улыбалась она чуть натянуто, зато хохотала звонко и при том, что глухо застёгивала блузки и кофты на почти мальчиковой груди, – подтыкала юбки и подворачивала панталоны так высоко, как могла, когда приходилось спускаться к воде, и шлёпала у берега с невозмутимостью младенца…
Её сотоварищ по летним досугам, лёжа на песчаной косе, утыканной высокими редкими травинками, наблюдал за ней, уперев в скрещённые руки подбородок с ямочкой посредине. Он ровно на год старше Вэнк: ему уже шестнадцать с половиной, всё детство они были неразлучны, а теперь возмужание стало отдалять их друг от друга. Уже в прошлом году они перебрасывались едкими словечками, обидными и коварными замечаниями. А теперь между ними так легко воцаряется томительное молчание, что они предпочитают делать вид, будто дуются друг на друга: это избавляет от тягостных усилий поддерживать разговор. Но Флип – тонкая бестия, прирождённый изворотливый ловец душ – свою собственную немоту облекает некой таинственностью. Он позволяет себе снисходительно-самоуверенные жесты, роняет что-либо вроде: «К чему?.. Тебе этого не понять…», в то время как Вэнк остаётся только молчать, страдая от собственной бессловесности и от избытка того, что ей хотелось бы узнать и поведать. Она костенеет, удерживая в себе до времени созревшее и почти неосознанное стремление всё отдать, ибо опасается, как бы меняющийся день ото дня и час от часу набирающий силу Флип ненароком не порвал хрупкую цепочку, каждое лето с июля по октябрь приковывавшую его к склонённым до самой воды деревьям густого леса, к облепленным чёрными водорослями скалам. У него появилась роковая привычка глядеть на неё не видя, словно Вэнк вылеплена из какого-то прозрачного, текучего и не стоящего внимания вещества…
Быть может, уже через год она падёт ему в ноги и взмолится совершенно по-женски: «Флип, не будь таким жестоким!.. Я люблю тебя, делай со мной что угодно… но перестань молчать, Флип…» Однако она пока ещё хранит мечтательное достоинство девочки-подростка, она непокорствует, и Флипа это раздражает.
Он долго глядит, как худое грациозное дитя в такую рань спускается к морю, и сам не понимает, что ему желаннее: приласкать или поколотить строптивицу. Но так хочется видеть её доверчивой, послушной, всегда готовой безраздельно принадлежать ему подобно тем сокровищам, обладать коими он уже стыдится: засушенным лепесткам, крупным зёрнам агата, раковинам и цветным окатышам, картинкам, маленьким серебряным часам…
– Подожди, Вэнк, я иду с тобой, – крикнул он. Она замедлила шаг, но не обернулась. В несколько прыжков он настиг её и отобрал один из сачков для ловли креветок.
– Почему ты взяла оба?
– Маленький для узких нор и мой собственный, как обычно.
Он придал своим чёрным глазам сколь можно более нежности и вонзил взгляд в голубые очи девушки:
– Так это не для меня?
В тот же миг он протянул руку, помогая ей преодолеть коварный крутой отрезок скалистой тропки, и сквозь густой загар на щеках Вэнк проступил горячий румянец. Любого непривычного жеста, необычного взгляда теперь было достаточно, чтобы повергнуть её в смущение. Ещё вчера они лазали по меловым уступам и обследовали крабьи норы порознь, каждый на свой страх и риск,
– Нельзя ли помягче, Вэнк? – улыбаясь взмолился он, когда девушка слишком порывисто и ловко выдернула руку. – За что ты так сердишься на меня?
Она закусила губы, потрескавшиеся от воды, и вновь запрыгала по утёсам, ощетинившимся острыми раковинами морских желудей. С ним-то самим что происходит? Смущённая, она не находила ответа. Сейчас он такой предупредительный, милый… и вот предложил ей руку, совсем как взрослой даме. Она медленно опустила сачок в расселину, где спокойная морская вода позволяла разглядеть водоросли, голотурий, «волков»-скорпен, казалось, состоящих из одной головы и плавников, чёрных крабов с красными полосками у края панциря, креветок… На блестящее зеркало воды упала тень Флипа.
– Да отодвинься же! Из-за тебя креветок не разглядеть, и потом, эта большая нора – моя.
Он не упорствовал, и она принялась ловить сама, орудуя сачком без должной осторожности и не так сноровисто, как бывало прежде. Десять, двадцать креветок успели увернуться, когда она слишком резко подсекала их сачком, и, забившись в недоступные щели, шевелили оттуда тонкими щупальцами, поддразнивая неуклюжую снасть…
– Флип! Флип, иди сюда! Тут полно креветок, и они никак не даются в руки!
Он приблизился и, наклонясь, заглянул в эту крошечную бездну, кишащую всякой живностью.
– Всё в порядке! Ты просто не умеешь…
– Всё я умею! – почти что взвизгнула Вэнк. – У меня только не хватает терпения.
Флип погрузил сачок в воду и застыл.
– Там, в расселине, – прошептала у него за плечом Вэнк, – такие чудные-чудные… видишь их рожки?
– Пустяки. Что за ними гоняться, сами придут.
– Ты так думаешь?
– Ну да. Смотри.
Она перегнулась через его плечо, и её волосы, словно короткое крыло врасплох схваченной птицы, забились у его щеки. Она отпрянула, потом в забытьи азарта снова склонилась к нему и вновь отшатнулась. Казалось, он ничего не заметил, но свободной рукой притянул к себе обнажённый, смуглый и шершавый от соли локоть девушки.
– Посмотри-ка, Вэнк. Вон подбирается превосходная дичь!
Рука Вэнк скользнула, как в браслете, в неплотно сжатых пальцах Флипа, и они сомкнулись на её запястье.
– Тебе её не поймать. Ну же, Флип, она уходит!
Чтобы не выпустить из виду креветку, Вэнк нагнулась ниже, и рука её снова проскользнула до локтя в его ладонь. В зеленоватой воде крупная креветка цвета серого агата уже касалась усиками обода сачка, теребила его щупальцами. Достаточно было одной ловкой подсечки, и… но юноша медлил, быть может, блаженствуя от того, как покорно замерла в его ладони её рука, как на мгновение прильнула к его плечу головка, пряди волос упали на лицо… впрочем, Вэнк тотчас отпрянула.
– Ну быстрей, Флип, сачок вверх!.. Ах, ушла! Почему ты дал ей уйти?
Флип перевёл дыхание, уронил на подружку полный тщеславия взгляд, в котором читалось ленивое удивление человека, которого чуть-чуть раздражает лёгкая победа. Он отпустил тонкую руку, уже не рвавшуюся на свободу, и с плеском прочертил сачком по спокойной глади:
– Да что ты! Она сейчас вернётся… Стоит только подождать…
II
Они плыли рядом: он – чуть более светлокожий, круглая голова облеплена смоляными волосами, она – сильнее пропечённая солнцем, как это свойственно блондинкам, с головкой, обёрнутой голубой косынкой. Всепоглощающее молчаливое блаженство этого ежедневного купания возвращало им умиротворение детства, которое переходный возраст грозил разрушить. Вэнк легла на спину и, словно маленький дельфин, пустила изо рта вверх фонтанчик воды. Туго завязанная косынка оставляла открытыми точёные розовые ушки, обычно упрятанные в волосах, и полоски белой кожи у висков, доступные солнечным лучам лишь во время купания. Она улыбнулась Флипу. В свете предполуденного солнца её нежно-голубые глаза отливали зеленью сверкающей воды. Её спутник внезапно нырнул и, схватив её за ступню, утащил под набегавшую волну. Оба изрядно нахлебались и вынырнули отплёвываясь, переводя дух, хохоча и словно позабыв: она – о своих пятнадцати годах и терзавшей её страсти к другу детства, а он – о внушавшем ему чувство превосходства шестнадцатилетии, о пренебрежительной мине недурного собой юнца и рано проявившемся чувстве собственника и повелителя.