Несуществующее настоящее (сборник)
Шрифт:
Затем Георгий Николаевич выдержал паузу, позволив Сергею переварить услышанное, и спросил:
— Я полностью ответил на вопрос или что-то не освятил?
Сергей несколько раз покивал головой, словно раскладывал все по полочкам у себя в голове, и продолжил задавать вопросы:
— Полностью, более чем. А скажите, Вы ничего не упомянули про убийства, насилие, ограбления и т. д. В вашей стране этого не происходит и, если происходит, есть ли у вас тюрьмы?
— Нет, тюрем нет совсем и никогда не было. К слову, ни один из законов с момента образования государства не изменился. Разве что были добавлены некоторые новые, но они больше касаются мелких правонарушений. А все основные, какими были изначально, такими и остались. Так вот, за всю пока еще небольшую историю нашей страны ни одной тюрьмы не было. Мы считаем, это бессмысленно.
— А каким образом осуществляется смертная казнь? — спросил Сергей.
— Опять-таки все индивидуально, но чаще просто расстрел. Сразу скажу, чтобы впредь не повторяться, что все наказания у нас часто основываются на индивидуальной ситуации. Это еще одно отличие от всего остального мира. Так вот, обычно просто поднимаем пистолет и стреляем. На начальных этапах становления государства рассматривался вопрос о том, чтобы мучить наказуемых так же, как они мучили своих жертв. Но потом решили не осквернять нашу страну подобной грязью. Однако есть закон другой: например, человек убил человека умышленно и мучительно. Убийцу поймали и доказали, что он виновен. Так вот, прежде чем его застрелят, родственник жертвы может изъявить желание "разобраться" с ним, как захочет. Тогда приговоренного помещают в изолированное помещение со звуконепроницаемыми стенами и обездвиживают, например, связывают. Далее запускают туда родственника убитого, и тот может делать с убийцей, что хочет, в течение суток. Хоть сжечь заживо, что угодно. Но, признаться, в период моего поста в должности президента, а это десять лет, такое было всего трижды на моей памяти.
— Этот метод, — немного испуганно спросил Сергей, — разве не порождает вкус насилия у тех, кто пытает, пусть даже убийцу?
— Нет, — хладнокровно ответил президент, — этот метод помогает родственнику жертвы не чувствовать себя бессильным и предупреждает потенциальных убийц, что если уж задумали убить, если вы такие отбросы, то лучше убейте быстро и безболезненно. А если перед убийством окурки об жертву тушить будете, то знайте, что потом останетесь привязанными один на один с братом, отцом, матерью и прочими родственниками. Один на один и целые сутки! Они будут мучить вас так же.
Впервые в голосе и мимике Георгия Николаевича появились нотки ненависти и жестокости. И тут же после законченной фразы все исчезло. Он вновь улыбнулся и продолжил:
— Так вот, это что касается тяжких преступлений. За нарушения средней степени, повторюсь, изгнание. За мелкие нарушения закона большие штрафы и индивидуальные наказания. Например, штрафы у нас бывают и символическими, но могут достигать огромных размеров. К примеру, за превышение скорости в населенном пункте — двадцать пять процентов от зарплаты. Что касается индивидуальных наказаний, опять же все зависит от ситуации. Например, разбил человек со злости окно чьей-то машины. Пострадавший выбирает: или виновный платит ему или должен до определенного срока сам решить проблему разбитого окна, причем, естественно, качественно. То есть сделать окно самому. В определенный срок комиссия посмотрит и заключит, добросовестно ли сделана работа или нет. Если нет, то человек предупреждается об изгнании и ему дается очередной срок.
— А что делать, если убийство произошло, есть подозреваемый, а доказательств нет? То есть когда пятьдесят на пятьдесят? И то же самое с мелким нарушением. Есть подозреваемый, разбивший окно машины, но доказательств явных нет?
— В первом случае, то есть крупного преступления, человеку сразу же запрещается покидать границы города, и накладываются некоторые ограничения, вплоть до домашнего ареста. Далее идет тщательное следствие, а после уже выносится приговор в ту или иную сторону. Если же и следствие в тупике, то человека изгоняют. Но сразу замечу, таких ситуаций у нас почти не было. Потому что существует множество техник и множество данных, помимо следствия, по которым можно понять, убил человек или нет. Поймите, во всем мире если человек очевидно совершил преступление, но городит какой-то бред согласно законам, то этот бред обязаны принимать во внимание. У нас этого нет. Показания из серии: "Я не помню, что было вчера с двенадцати дня до десяти вечера, потому что у меня память плохая", не пройдут.
Кроме того, во всех странах мира невиновный может ненароком сам себя оклеветать, потому что не верит в правосудие. Человек может испугаться и наговорить на себя, сам того не осознавая. У нас же все знают: "Если я невиновен, меня не тронут". Свидетели, которые всегда есть, рассуждают не как во всем мире: "Я дам показания, а его оправдают, или он выйдет через несколько лет и отомстит мне". А: "Государство защитит меня и виновного накажет". Кроме того, у нас почти везде висят камеры. Поэтому практически ни одно дело не оставляет загадок. Но если уж так происходит, то лучше изгнать виновного, чем казнить невиновного. Такие случаи действительно были, но лишь в период основания нашей страны. Что касается второго случая, то есть мелкого преступления, то весь ущерб возместит государство. Но если потом все-таки удастся выяснить, что избежавший наказания за недостаточностью доказательств все-таки виновен, то это будет расцениваться, как обман государства. Ведь именно государство возместит ущерб пострадавшему. И тогда виновный подвергнется изгнанию. Поэтому не было ни одного случая, чтобы мелкое преступление не было доказано. Обычно сознаются сами, так как исправить допущенную мелкую ошибку легче, чем потом жить в страхе, что правда обнаружится и последует безоговорочное изгнание.
— А изгнанные могут реабилитироваться впоследствии? Например, осознал человек и понял, что был не прав? Как с этим быть?
— Это редкие случаи, но они бывали. Для этого нужно писать прошение, затем посетить комиссию, которая определит, человек врет или в самом деле сожалеет. После этого принимается решение. Но это можно делать лишь через два года после изгнания.
— А почему именно через два?
— Чтобы человеком, особенно длительно прожившим у нас, не руководила банальная ностальгия. Чтобы его желание вернуться было искренним. Два года — достаточный срок, чтобы не испытывать сильной ностальгии, чтобы яркие воспоминания о стране стали тусклыми, чтобы отвыкнуть от привычного круга общения и т. д. Поэтому редко такие прошения подаются и еще реже людей возвращают. Почти всем изгнанным лучше живется за пределами страны, ведь там царит абсурд и идиотизм, а у нас этого нет. Потому изгнанным там легче и комфортнее.
— Давайте переключимся на другие тематики, — предложил Сергей. — Как у Вас дела с рабочими местами? Есть ли у вас нищие или бездомные?
— Бездомных нет. У нас много места для жилья. Население нашей страны небольшое, и рабочих мест хватает на всех. Что касается нищих, тоже нет в классическом понимании этого термина. Кто-то живет богаче, кто-то беднее, но никто не бедствует. Многие работают в соседних государствах. Мы, в свою очередь, тоже принимаем на работу из соседних стран. Что касается экономики, тут тоже все в порядке. У нас хорошо развито сельское хозяйство. Кроме того, у нас два огромных завода по производству медикаментов. Помните, я Вам говорил про бактериологическое оружие? Так вот, химиков, биологов и фармацевтов у нас много. И все они высшего уровня. Поэтому наши медицинские препараты, постоянно новые и качественные, идут нарасхват и пользуются спросом и у соседних государств, и у отдаленных.
— А вот скажите, Георгий Николаевич, — с темы на тему перескочил Сергей, — вы ведь принимаете людей, пусть с жестким отбором, но принимаете. Коренные жители рожают детей, дети — внуков и т. д. Страна у вас тем временем маленькая. Допустим, пройдет двести-триста лет, и с учетом тех, кого вы изгоняете, все равно станет мало места для жизни. Что вы тогда будете делать? Кроме как оторвать кусок земли у соседей, вариантов других не будет, тогда как это будет вязаться с вашей миролюбивой философией?
— Ну, этот вопрос на данный момент теоретический. Как говорится, поживем — увидим. Одно могу сказать однозначно, ни у кого и ничего мы отбирать не станем. Мы попытаемся договориться, купить остров, землю, обменять территорию на знания, разработки и т. п. Мы попытаемся расширить территорию лишь за счет мирного договора. Но все же сейчас у нас места более чем достаточно. Что будет через триста лет, не известно. Может быть, соседняя страна решит на нас напасть, и нам придется ликвидировать их. Тогда проблем с территорией не будет. Может быть, соседняя страна обеднеет и сама предложит нам что-то. Может, соседняя страна просто присоединится к нам. Кто знает, как будет? Триста лет — это слишком далеко.