Несущий Свет
Шрифт:
На мгновенье Косухин почувствовал нечто вроде гордости. Все-таки его не забыли! Он одернул пиджак, провел рукой по отросшей за эти дни щетине, жалея, что нет времени привести себя в порядок, и проследовал в тюремную канцелярию.
За деревянным столом сидел человек в командирской шинели с большими красными звездами в петлицах. Увидев Косухина, он пружинисто встал и затушил в пепельнице папиросу.
– Здравствуйте, Степан Иванович!
Косухин хотел было ответить, но застыл на месте, не в силах сказать даже слова. Перед ним стоял Венцлав.
5. АЛЕКСАНДРОВСК
Над городом стлалось черное облако дыма, сквозь которое то и дело прорывались вспышки взрывов. Александровск горел. Штурмовые колонны ворвались в город с рассветом, а сейчас был полдень, бешеное июльское солнце заливало степь, и многочасовой грохот боя стал настолько привычен, что уже не воспринимался сознанием.
Арцеулов опустил бинокль и передернул плечами. Он до сих пор не привык наблюдать бой издалека, каждый раз ощущая себя дезертиром. Там гибли его товарищи, а он, подполковник Русской Армии, прохлаждается на командном пункте. Порой это становилось невыносимо.
– Скучаешь, Слава? – генерал Тургул опустил бинокль и не торопясь достал портсигар. – Брось! Через пару часов посмотрим все вблизи. Комиссары уже выдыхаются…
– Ну и нервы у тебя, Антошка! – когда вблизи не было подчиненных, генерал-майор Антон Васильевич Тургул, командир легендарной Дроздовской дивизии, был для Арцеулова по-прежнему «Антошкой», впрочем, как и он, специальный представитель Ставки Главкома, – просто Славой.
– В штыки тянет? – улыбнулся Тургул. – Имей в виду, не будешь слушаться, сообщу Барону, и тебя запрут в санаторий. Ты его знаешь!
Арцеулов улыбнулся в ответ, но улыбка вышла грустной. В боях ему, как и иным представителям Главнокомандующего, участвовать запрещалось. Его дело – присутствовать – и он присутствовал, честно пытаясь даже в этой дурацкой должности делать что-либо полезное. Но выходило плохо. Все вообще шло как-то не так…
Арцеулов почувствовал это сразу, как только болгарский пароход высадил его у Графской пристани. Его тут же арестовали и, не спрашивая ничего, отконвоировали в ближайший равелин, где им занялась контрразведка.
Никакие объяснения не помогали. Его рассказ о том, что он тот самый бывший поручик Арцеулов, посланный весной 19-го со специальной миссией в Сибирь, вызвал лишь ленивую ухмылку вместе с предложением не дурить и говорить правду. Когда Ростислав пытался повысить голос, его назвали «большевистской сволочью» и бросили в одиночный карцер.
…Деньги у него конфисковали в первый же день. К счастью, сапфир, словно предчувствуя беду, он еще на пароходе успел зашить в подкладку пиджака – и потом не раз хвалил себя за предусмотрительность.
В карцере было время подумать. Ростислав внезапно сообразил, что крепкие ребята из контрразведки абсолютно не заинтересованы выяснить истину. Вполне достаточно того, что подозрительный гость с паспортом, выданным в Бомбее, будет списан в расход, как очередной большевистский шпион. Впрочем, возможен и другой выход – в первый же день ему намекнули: за весьма солидную сумму Ростислава могут признать больным и отправить в госпиталь. Насколько он понял, это была обычная практика: из госпиталя легче освободиться.
На следующем допросе Арцеулов заявил, что желает дать показания, но лишь кому-либо из высших чинов богоугодного заведения, где его держат. Как ни странно, это подействовало. Через час его привели в кабинет полковника с забавной фамилией Нога. На этот раз его выслушали внимательнее. Впрочем, Нога ему тоже не поверил и без особого интереса предложил назвать кого-либо из офицеров Русской Армии, которые могли бы засвидетельствовать его, Ростислава, подозрительную личность.
И тут Арцеулов впервые понял, что ему придется нелегко. К Адмиралу его и Гришина-Алмазова отправлял лично Деникин – но бывший Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России еще в марте покинул негостеприимный Крым. При их разговоре присутствовал генерал Романовский, но бывшего заместителя Верховного не так давно застрелили в Стамбуле. Были и те, вместе с кем он воевал. Но ни Маркова, ни Дроздовского уже не было в живых, погиб и Гришин-Алмазов. Оставались просто фронтовые товарищи. Волнуясь, Арцеулов стал называть фамилию за фамилией. Нога, кивая, записывал, но вид его был настолько недоверчивым, что Ростислав понял, – это едва ли поможет.
Все оказалось еще хуже. Дней через пять Ростислав был вновь вызван к полковнику, и тот откровенно предложил ему не водить контрразведку за нос. Когда Арцеулов попытался узнать о судьбе своего запроса, то Нога молча протянул ему список.
Из его товарищей не уцелел никто. Ротный – капитан Корф уже в чине полковника пропал без вести, выполняя секретное задание командования. Офицеры его взвода погибли еще в 19-м, а совсем недавно, в марте, умер от тифа Андрей Орловский.
Князь Ухтомский, на встречу с которым он надеялся больше всего, так и не попал в Крым. Его часть была отрезана под Новороссийском и отступила куда-то к грузинской границе.
У Арцеулова была безумная мысль попроситься на встречу с самим Врангелем – барон мог его помнить, но он понял: в этом ему откажут.
Итак, не оставалось никого. Прошел всего год – и он вернулся на кладбище. Даже хуже – никто уже не скажет, где, в каких местах от Тулы до Симферополя находятся могилы его товарищей…
…Полковник Нога, внимательно наблюдавший за ним, внезапно изменил тон. Похоже, лицо Ростислава сказало ему больше, чем все слова. Подумав, он предложил назвать кого-либо из офицеров других частей, которые могли бы помнить Арцеулова.
И тут блеснула надежда. Он же хорошо знал ребят из отряда Дроздовского! Он был знаком с самим Дроздовским, но того уже нет в живых. Ростислав назвал капитана Туцевича, с которым был знаком еще с 16-го. Полковник Нога покачал головой: Туцевич, успевший стать полковником и командиром артиллерийского дивизиона, убит прошлым летом.
Арцеулов стал лихорадочно вспоминать. Он неплохо знал еще двоих: капитана Макарова и поручика Тургула. Нет, кажется, Тургул тоже успел к весне 19-го стать капитаном и даже получить батальон. Ростислав хотел назвать Макарова, но вспомнил: того перевели в штаб Май-Маевского, а значит, его тоже могло не быть в Крыму. И он назвал Тургула.