Несвобода
Шрифт:
Кристина впервые посмотрела на меня и широко улыбнулась:
— А это, должно быть, Арина? Может, ее фотографию поместить — вы только гляньте на этот носик!
Я ступила назад в ужасе:
— Не надо мою фотографию размещать!
— Да не трусь ты так! Это же просто завлекалочка! Никто тебя на реальный заказ не отправит, если не захочешь! В этом бизнесе такая конкуренция, что насильно уже лет двадцать никого тащить не надо.
— Н… не надо мою фотографию размещать!
Вадим Андреевич оглянулся и рассмеялся от
— Нет, ее не будем. Она моя личная помощница. Кто ж настолько личным на весь мир светит?
Смех у Кристины был под стать остальному — густой, глубокий, как звук виолончели.
— А-а! У нашего Вадима Андреевича новая забава! Поняла, поняла, больше про ее носик не вспомню, раз он личное для начальства!
Я намек уловила, но спорить не спешила. Пусть что хотят думают, лишь бы фотографировать не начали.
Глава 12
— Новая забава? А что случилось со старой?
— Только не говори, что уже ревнуешь. Слишком рано, Арина.
— Да, иных причин-то быть не может. Но на самом деле мне интересно только, жива ли она, здорова ли?
— Понятия не имею.
Мы ехали вдвоем, направляясь в магазин за «униформой» для ресторана. Кирилл остался в штаб-квартире, чтобы начинать включаться в дела. И как только оказались наедине, я уже сдерживаться не могла. Но Вадим Андреевич на все мои потуги отвечал коротко и с легкой улыбкой.
— Жаль. А то после такого статуса всякое может случиться. Я ни на что не намекаю, конечно!
— Если бы я убивал всех женщин, с которыми переспал, то в мире стало бы… ровно на одну женщину меньше.
— Так уж и на одну! — я оценила сарказм. — Скорее уж, заметно меньше, прямо провал демографический. Но ведь бедняжка и сама на себя могла руки наложить, мало ли…
— Кажется, твое мнение обо мне еще хуже, чем казалось, — притом он беззлобно смеялся.
— Куда уж…
— Ты бы лучше извинительную речь пока придумывала, а не воздух сотрясала.
— Тут вы правы. Кстати, вы Нику ведь на сайте разместили специально, чтобы Николая Васильевича разозлить? И притом хотите с ним договориться?
— Не понимаю, почему нельзя одновременно договариваться и злить?
— О да, это просто ваш девиз в жизни!
Он вдруг спросил — вроде бы с той же иронией, но заметно серьезнее:
— Рассказать, в чем причина твоего желания меня уколоть?
— Не знаю даже. В вас?
— Нет. Точнее, да, но не в том смысле, как ты пытаешься себя убедить.
Он припарковал машину, но выходить не спешил — отстегнул ремень и повернулся ко мне. Я до сих пор избегала прямых взглядов, а сейчас постаралась как можно непринужденнее усмехнуться. Пусть озвучивает свою версию — его ж все равно никто не заткнет.
— Так вот. При первом знакомстве и после я тебя не раздражал. Когда ты согласилась на работу, когда просила дать тебе второй шанс — я тебя не раздражал. Нет, ты меня считала неприятным типом, от которого лучше держаться подальше, но раздражения в этом не было.
Я от удивления глянула в его глаза.
— Вы это к чему сейчас?
— К тому, что сейчас идет именно раздражение, — он улыбнулся, но улыбка не затронула глаза.
Задумавшись, я не нашлась с ответом. Снова отвернулась к лобовому стеклу, этим показывая, что просто слушаю дальше. И он не заставил себя просить:
— Это раздражение появилось совсем недавно. Такое, когда хочется сказать любую гадость, лишь бы подчеркнуть отстраненность. Даже страх передо мной не помеха, потому что так тебе морально проще. Арина, посмотри на меня.
Я нехотя повернула голову, но долго не выдержала — уставилась на воротник его куртки. Возможно, уже интуитивно почувствовала, что он скажет дальше:
— Если человек небезразличен, то очень сложно держать его на расстоянии вытянутой руки. Надо или сблизиться, или оттолкнуть подальше. А вот как у нас с тобой вышло — невыносимо.
Вряд ли я из тех людей, которые врут самим себе. Или обижаются, когда им говорят неприятную правду. Раздражение появилось ровно после поцелуя и в точности после моего желания не допускать сближения. Он выразился обще, но довольно правильно. Я хорошо подумала перед ответом:
— Пусть так. Да, мой первый поцелуй произошел с человеком, который даже доверия не вызывает. Не то что осознанной симпатии. Само собой, я сбита с толку. Но раз уж вы оказались таким проницательным, то игнорируйте мои уколы. Позвольте мне выбрать вариант полегче.
— Не позволю. На вытянутой руке ты сейчас не сможешь, а оттолкнуть я тебе помешаю. Потому что мне не нравятся пустые уколы, привыкай.
— Это еще что значит?
— Идем уже выбирать платье.
Я тяжело вздохнула, прокляла и его, и себя, и только потом вышла из машины.
Бутик предлагал прекрасный ассортимент. Я здесь ни разу не бывала, но сама атмосфера, наполненная тихой музыкой и подсвеченными полками, была до боли привычной. Вадим Андреевич успел первым — он протянул платье, мимо которого я прошла парой секунд раньше. Я глянула на вещицу, потом на него:
— Темно-синий мне не идет, Вадим Андреевич. Я и без того не слишком контрастная, этот цвет меня убьет.
— Иди и примерь. Я плачу — мне и решать, что тебя убьет.
Консультант очень непрофессионально усмехнулась, а потом принялась подпевать потенциальному покупателю — дескать, этот цвет специально создан для того, чтобы подчеркнуть самую блондинистую блондинистость. Я сдалась:
— Да без проблем. И вон те сапожки к нему?
Пока он не успел навязать очередное мнение, я выхватила из его рук платье, взяла пачку с колготками, махнула консультанту на сапоги, а сама направилась в примерочную.