Нет худа без добра

Гудж Эйлин

– Мне жарко! – захныкала Сисси. Грейс опустила стекла передних дверей.

– Ну, вот, – сказала она, пытаясь говорить так, как обычно говорила мама, давая понять, что вопрос закрыт раз и навсегда.

– Мне все равно жарко!

Сисси вертелась на соседнем кресле. Солнце било сквозь лобовое стекло, и казалось, будто тенистые деревья вдоль дома – это прохладная речушка, в которую Грейс хотелось забрести, закатав штанины брюк.

Грейс, сама вспотевшая и раздраженная, огрызнулась:

– Тебе не жарко! И если ты снимешь туфельки, то получишь от меня оплеуху.

Сисси прекратила попытки расстегнуть пряжку на туфельке и заревела. Ее солодковый корень жирным клейким червяком

упал в пыль на полу.

Грейс попыталась вытереть липкие ручки Сисси скомканной салфеткой «клинекс», но от этого, как ей показалось, руки стали только грязнее. Похожая на булочку, круглая мордашка Сисси сморщилась, и слезы покатились по щекам.

– Я хочу к мамочке! – рыдала она.

– Ты хочешь сказать – к папе? – поправила ее Грейс.

– Нет, к мамочке!

– Мама в Нью-Йорке, – огрызнулась Грейс. – На, – сунула она сестре свой солодковый корешок, – можешь съесть мой.

– Не хочу!

Грейс почувствовала, что сама вот-вот заплачет. От жары все тело чесалось, и ей уже стало стыдно, что она рявкнула на Сисси, потому что теперь ей и самой хотелось разуться. Но главное, ей срочно потребовался туалет.

– Сейчас вернусь, – сказала она Сисси. – Никуда не ходи!

Это все равно, что сказать рыбе "не улетай", подумала она. Сисси часто капризничает, но всегда послушна.

Приближаясь к дому, она уже забыла, как ее раздражала сестра, и снова почувствовала страх. Из дома доносились звуки – нехорошие звуки. Крики. Голос, похожий на голос Маргарет, вскрикивал, умоляя. А другой, мужской голос, – но не голос ее отца, – звучал хрипло и грубо. Мистер Эмори? Грейс никогда не думала о человеке с коричневым лицом и в какой-то униформе, изображенном на фотографии, что стояла на столике Маргарет, как о реальной персоне.

Она старалась убедить себя, что эти голоса слышались из телевизора, включенного на полную громкость. Маргарет наверняка одета в свежие выглаженные юбку и блузку, она улыбнется, быстро сделает приседающее движение, чтобы заглянуть прямо в глаза Грейс, и скажет: "Боже, да ты растешь так быстро, что я за тобой не поспеваю!"

Маргарет Эмори была негритянкой, но совсем не была похожа на Джемму или Старого Чарльза. Она не была черной. Цвет ее кожи скорее напоминал бежевый оттенок маминой пудры. Маргарет носила шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, как и мама Грейс. Волосы она зачесывала гладко, аккуратно подворачивая их концы. Когда она разговаривала по телефону, ее голос звучал очень по-деловому. Многие обращались к ней "миссис Эмори", но она сказала Грейс, что та может ее называть Маргарет.

– Ты кто? – остановил Грейс гортанный голос, донесшийся с затененной деревьями веранды.

– Я… я ищу отца.

Грейс прищурилась, чтобы глаза быстрее привыкли к внезапному переходу от яркого света к густой тени.

На верхней ступеньке лесенки сидела худенькая девочка в велосипедных туфлях и в просторной майке с короткими рукавами. Грейс ее тут же узнала по фотографии в рамке, которая стояла на столике Маргарет рядом с фото мистера Эмори. У нее была такая же светлая кожа, как у матери, и зеленые глаза. Волосы торчали толстыми и короткими косичками по обеим сторонам ее узкого лица со странными наклонными скулами.

– Я тебя не об этом спрашивала.

И снова Грейс удивил глуховатый голос, похожий на голос взрослого человека. Он напоминал Грейс голос ее домашней учительницы, мисс Марч, которая красила губы ярко-красной помадой и от которой всегда пахло сигаретами.

Грейс это надоело:

– Я – Грейс Траскотт, – ответила она, – а ты кто?

– Нола.

– О!

Грейс взглянула на входную дверь, овальное стекло в которой, казалось, весело подмигивало ей. Ей уже невтерпеж хотелось в туалет. Она поставила ногу на нижнюю ступеньку.

– Туда нельзя, – сообщила Нола голосом домашней учительницы.

– Почему?

Нола красноречиво повела глазами:

– Потому… – И, словно Грейс была двухлетней девочкой, с которой надо говорить попроще, добавила: – Они разговаривают – мама, папа и дядя Джин.

Но там происходило нечто непохожее на простой разговор. Голос мистера Эмори вырывался в тишину тени у дома, как кулак, готовый сокрушить что угодно. Грейс было жарко, она боялась, что напустит в штаны.

К тому же она злилась! Злилась на эту грубую девчонку, у которой словно было право называть папу "дядей Джином". И тут она вспомнила: папа рассказывал, что когда Маргарет оставалась работать по вечерам, Нола приходила в офис готовить уроки. Отец Нолы – моряк торгового флота – часто и подолгу отсутствовал, и в доме никого не оставалось, чтобы за нею присматривать. Грейс представила, как папа приглашает Нолу в свой кабинет, помогает ей решать задачки по математике, а может, и позволяет прилечь на мягких подушках дивана с книжкой так, как нравилось ей самой. Он, наверное, был особенно внимателен к ней из-за того, что Нола такая странная. У папы всегда было особо теплое отношение к чудакам. "Они делают мир интереснее", – говаривал он.

Грейс забыла о Ноле, так как голоса внутри поднялись до крика.

– Мне кажется, что они посходили с ума, – проговорила встревоженная Грейс.

– Это отец. Иногда это с ним бывает.

Нола попыталась беззаботно пожать плечами, но Грейс заметила, что кожа в уголках ее рта побелела. Нола сидела, прижав коленки к груди, а ее длинные руки крепко обхватили голени. Она тоже напугана, подумала Грейс.

Но как только Грейс поднялась по лестнице на веранду и попыталась пройти мимо, Нола вскочила на ноги, ощетинившись, как кошка. Она была значительно выше Грейс, с длинными узловатыми руками и ногами с большими и широкими ступнями.

– Туда нельзя! – сказала она угрожающе.

– Мне надо в туалет, – высокомерно сообщила Грейс.

– А мама велела не входить.

Нола посмотрела на нее взглядом мисс Марч, эти странные зеленые глаза прищурились так, что почти закрылись, будто она приготовилась к прыжку.

Грейс упрямо прошла мимо. Почувствовав, что Нола схватила ее за руку, она стряхнула ее пальцы и пошла прямо к входной двери.

– Это не твой дом! – прошипела Нола.

– Мне все равно, чей этой дом, – ответила Грейс. Она дрожала, трусики уже стали влажными, но она не собиралась уступать этой задиристой девчонке и показывать свой испуг. Грейс приоткрыла дверь и скользнула внутрь.

– Папа! – крикнула она, но крик оказался не более чем шепотом.

Пробежав через маленькую и аккуратную гостиную Маргарет, она помчалась на шум голосов. Ее сердечко неистово колотилось. В конце узкого, слабо освещенного коридора она наткнулась на распахнутую дверь. С того места, где она стояла, видно было только спинку стула с мужским пиджаком, переброшенным через спинку. Она тихонько двинулась вперед, чтобы видеть все, но самой остаться незамеченной.

Жалюзи были опущены, но лучики света падали на аккуратно застеленную двуспальную кровать и на туалетный столик, который показался Грейс странным. Она поняла почему: в отличие от такого же столика в спальне матери, с ее кружевным шарфом и туалетным набором из Лиможа, со щетками и расческами, отделанными серебром, на этом столике не было безделушек, бутылочек с парфюмерией, баночек с кремами или губной помады, ничего – кроме простой деревянной головной щетки.