Нет на земле твоего короля. Часть 2
Шрифт:
Потянулись томительные минуты ожидания. Промчалось несколько легковых машин. Ута, поеживаясь от холода, с грустью вспомнила покинутый утром хорошо протопленный схрон. Справа в нескольких метрах от нее за ПКМом лежал изредка подмигивающий ей красавец Рустам, за Рустамом расположился араб Абу аль Хусейн со своими людьми и ублюдком Ибрагимом, который вертел головой из стороны в сторону, видимо, уже приготовился снимать репортаж о нападении на федеральные силы.
Неожиданно настойчиво затренькала в руках у Магомада черная рация. Он подал сигнал. Все затаились. Ута стянула с
Дрогнула, сотряслась, покачнулась земля, передав мощный толчок распластанным в кустах на гребне телам. Взрывы слились в один. В ушах, в голове, стоял звон. Сверху посыпалась ошметками земля, сухие веточки и редкие ржавые листья с голых серых деревьев.
Как назло Асланбек замешкался и прозевал движущуюся цель. Одной из машин удалось благополучно миновать заложенные фугасы, другую ударной волной отбросило в сторону от разорвавшегося на обочине второго фугаса, и она на скорости влетела в кювет и заглохла.
По находящимся в кузове «ЗИЛа» дружно ударили очереди атакующих. Ута вскинула винтовку, но цели не было, стрелять было не в кого. Распахнувший дверцу кабины офицер был тут же прошит из пулемета Рустамом и, вывалившись, шмякнулся вниз. Бойцы, находившиеся в кузове под изрешеченном тентом, напоминали месиво раздавленных червей, после такого плотного огня они уже не шевелились; двое, что успели выпрыгнуть, были убиты наповал и лежали, скрючившись в кювете.
Ибрагим вскочил, одержимый азартом, на ноги, снимая происходящее сверху на камеру. Потом, не утерпев, сбежал по крутому откосу вниз и приблизился вплотную к «омоновскому» грузовику.
Несколько боевиков вместе с Магомадом тоже спустились на дорогу. Усман Джабраилов, охочий до трофеев, проворно забрался в кузов и там, позируя, поднявшемуся вслед за ним Ирисханову в упор расстреливал лежащих вповалку раненых омоновцев. Тем временем Магомад связался с разведчиками, они передали, что первая, прорвавшаяся, машина, не останавливаясь, продолжает движение по шоссе.
— Уходим! Собрать документы, оружие и боеприпасы.
Усман вытащил из ножен дедовский кинжал и, рисуясь перед камерой, одним движением отсек убитому прапорщику ухо. Потом принялся шмонать по карманам убитых, Ибрагим же попытался протиснуться меж мертвых тел в глубь кузова, чтобы отснять во всех подробностях «крутой» материал. Он уже в мыслях предвкушал, сколько за репортаж срубит фунтов с Уильяма Харрисона, редактора журнала. Надо же такая удача! Еще пара таких операций и….
И тут неожиданно его взгляд встретился с безумными неподвижными глазами, смотревшими на него в упор из-за груды окровавленных тел. Резанула короткая автоматная очередь. Ибрагим вскрикнул тонким бабьим голосом, переломился, выронил видеокамеру и стал медленно оседать, заваливаясь на спину. В его широко открытых глазах читались боль и удивление. Усман, словно кошка, почувствовавшая опасность стремительно метнулся в сторону борта, присел и полоснул из «калаша» по залитому кровью военному, который пытался выбраться из-под тел убитых товарищей.
Ибрагим Ирисханов умер на следующий день. Он метался в жару, бредил, болтал что-то по-английски, потом ближе к утру, не приходя в сознание, затих. Всем было жалко так глупо погибшего бирмингемца.
«И какого черта его туда понесло, дуралея?» — думала Ута, беспокойно ворочаясь в спальнике, пытаясь уснуть.
Глава 38
В офицерской палатке скучали господа офицеры, майор Анохин и полковник Петраков уехали в Ханкалу на совещание.
— Черт! Печка опять прогорела. Зараза! Дров не напасешься. Парни все заборы в округе уже сожгли. — капитан Розанов встал из-за стола и, выглянув из палатки, крикнул:
— Матвеев! Дрова давай! Да посуше!
— Слышали? У морпехов генерал Отраков умер! Сердце не выдюжило, — сказал он, устраиваясь вновь у печки.
— Да, в горах им не сладко! — отозвался лейтенант Травин, собирая «макаров». — На своей шкуре испытали все прелести кавказских гор.
— С хваленным кавказским гостеприимством! — с кривой усмешкой съязвил мрачный капитан Бакатин.
Сгорбившись над столом, он нервно курил, уставившись жестким взглядом в пространство.
— Андрей, ты чего-то последнее время сам не свой! На себя не похож?
— Случилось, что? Или с «батей» опять не лады?
— Будешь тут сам не свой. До жены дозвонился. Подает на развод. Достал ее своими командировками. Забирает детишек и уходит к матери. Говорит, сыта нашей героической семейной жизнью по горло. Без своего угла. Надоело мыкаться по общагам и в долгах быть, как во вшах.
— Как это уходит?
— Татьяна?
— Таня уходит?
— Шутишь? Да не может этого быть!
— Значит, может.
— Надо же!
— У вас же такая дружная семья!
— Вам все завидовали! Моя Натаха всю плешь мне проела, в пример всегда вас ставила.
— Но как же ты теперь? — спросил старший лейтенант Каретников.
— Да ни как! Выпить найдется что-нибудь?
— Откуда? Все вчера выжрали!
— Тут еще Петрик, козел, достал своими вывертами. Тоже мне воспитатель нашелся. Макаренко, твою мать. Понимаешь, Стас, ко всякой ерунде придирается, Пиночет чертов!
— Не одному тебе достается. Вон Саранцева вообще задолбал в доску.
— Зря вы на него наезжаете, мужики! Ему тоже не сладко, дурь дуболомов штабных выслушивать и ублажать. Вот он зло и срывает на нас. Коля, ты же знаешь, у него шурина на прошлой неделе убили, когда «чехи» колонну накрыли под Герзель-Аулом.
— Вчера в Грозном на рынке сопляки расстреляли в спину троих «омоновцев», — вставил, лежащий на койке старший лейтенант Саранцев.
— Казанец мелким бисером перед Кадырычем рассыпается! — ни с того, ни сего возмутился Розанов. — Без слез не взглянешь! Как шуты гороховые! А Трошин, вообще, такое, иной раз, сморозит. Хоть стой, хоть падай! Штабисты все склоняют Шамана, всех собак на него навешали за то, что отдал приказ стрелять по селу!