НЕТ
Шрифт:
– А сами-то вы почему не женатые?
– Кто тебе сказал, что я холостой?
– Были бы женатые, небось жена-то давно уж приехала. Жена, а не мамаша.
– Тебе моя мама не нравится?
– Ну что вы! Такую маму дай бог каждому…
В этот момент дверь тихонько приоткрылась и в палату заглянул командир вертолета Агаянц, старинный хабаровский приятель.
– Миша! Привет, – крикнул Хабаров. Тамара вздрогнула и сорвалась с места.
– Это что за безобразие! Без разрешения, без халата! Вон отсюда!
– Не сердитесь, честное слово. Я только передать, – и Агаянц протянул Тамаре большой сверток.
– Что это такое?
– Пюпитр для чтения и складные костыли совершенно особой конструкции, без веса! Рубцов просил вручить. Механик. Сам сделал. Специально для Виктора. Пожалуйста, возьмите.
– Костыли? – растягивая по слогам, сказала Тамара и неожиданно для самой себя расплакалась.
– Ой, не скоро Виктору Михайловичу костыли понадобятся, хоть и особой конструкции, все равно не скоро…
Исчезнув вместе с Агаянцем за дверью, Тамара долго не возвращалась. И Хабаров постепенно "отключился" от незаконченного, оборвавшегося на полуслове разговора с ней. К тому же мелькнувшее и разом пропавшее лицо Мишки Агаянца отвлекло мысли совсем в другое направление.
Хабаров вдруг отчетливо представил полукруглую просторную летную комнату со стенами, обшитыми деревянными светлыми панелями, с огромным окном-эркером, явственно увидел низкие диваны, обтянутые шершавой темно-зеленой материей, и узкие столы на металлических трубчатых ножках, и корабль-бильярд, гордо возвышающийся посередине помещения.
Представил и затосковал.
Когда он вернется туда? К ребятам, к делу, ко всему, что до сих пор было самым главным в жизни…
Хабаров живо вообразил, как входит в летную комнату начлет. Грузный, заметно состарившийся в последние годы Кравцов появляется в застекленной двустворчатой двери, не спеша оглядывается и, будто нарочно растягивая слова, говорит:
– Наклевывается препаршивая работенка, мужики… Запуск двигателя в полете…
Как ни в чем не бывало Збарский продолжает играть в шахматы.
Бокун с некоторым усилием сдерживается и, тоже ничего не спрашивая, заканчивает намеливать кий…
Володин, ухмыльнувшись и кинув быстрый взгляд на окружающих, легко поднимается с дивана и, изображая на лице полную готовность хоть сию минуту отправиться в полет, спрашивает:
– Какие высоты запуска? Володина перебивает Углов:
– Не лезь, Петушок, наперед батьки в пекло. – И к начлету: – Сколько полетов в программе, Павлыч, почем за штуку?
Кравцов не спешит с ответом, поводит из стороны в сторону головой, словно что-то высматривает и никак не может найти.
– Паршивая работенка, мужики… Мы тут посоветовались и решили… поручить это дело Хабарову… Пойдем, Виктор Михайлович, потолкуем…
Увидев летную комнату, Хабаров не может от нее оторваться. Мысленно он следует по длинному коридору, начинающемуся за двустворчатой остекленной дверью, в раздевалку. Тремя шеренгами стоят здесь голубые узкие шкафчики с летным обмундированием. Его шкаф – второй от двери. Кто-то давно уже приклеил на дверку морду улыбающегося тигра. Вырезали с обложки иллюстрированного журнала и так присобачили эмалитом – не оторвать! И вот уже лет пять тигр провожает Виктора Михайловича в каждый полет и встречает после каждого задания. Хабаров привык к тигру и иногда, конечно, когда никто не видит, подмигивает ему, прощаясь…
Едва слышно ступая, в палату возвращается Тамара.
– Пальчик приготовьте, Виктор Михайлович, сейчас кровь возьму.
– Опять? Скоро у меня крови на эти дурацкие анализы не останется.
– А что делать, раз нужно.
– Шуры-муры разводить, так с Мишкой Агаянцем, а кровь сосать – из меня! И чего вытолкала человека, чем он тебе помешал?
Не обращая внимания на "шуры-муры", Тамара привычно делает свое дело.
– Вот и все. Держите ватку, Виктор Михайлович.
– У тебя маникюрные ножницы есть, кривые? – спрашивает Хабаров.
– В палате нет, но, если надо, найду и принесу.
– Надо. Найди.
Тамара вновь исчезает и скоро возвращается с ножницами.
– Давайте подстригу.
– Нет. Я сам.
Виктор Михайлович берет у Тамары ножницы • и, высоко подняв руки в локтях, смешно сощурившись, быстрыми, прыгающими движениями пальцев начинает что-то вырезать из листка бумаги: чик-чик-чик, и на тумбочку ложится веселый зайчишка, еще чик-чик-чик, и из-под кривых лезвий выскакивает длинная, крадущаяся лиса. Потом Хабаров вырезает ослика, лошадку и сидящего на барабане задумчивого слона.
Тамара с нескрываемым удивлением смотрит на веселый зоопарк и говорит:
– А вы, оказывается, еще и художник! Вот не думала.
– Если человек в чем-нибудь талантлив, то он и вообще талантлив. Учти, Тамарочка. И не бегай за первым попавшимся красавчиком, даже если этот красавчик – сам Михаэль Агаянц, а люби меня, люби нежно и преданно.
– Виктор Михайлович, а рисовать вы тоже можете?
– Еще как! Кукрыниксы в компанию приглашали. Правда. Я не согласился.
– Почему?
– А куда мое Ха к их Ку, Кры и Ник-Сы присобачить? Тамара взяла в руки зайчишку и, поворачивая его туда-сюда, растроганно заулыбалась.
– Надо же, какой зверь!
– И вовсе не зверь, а зайчик. Его зовут Вова.
– Кого зовут Вова?
– Зайчика..
– А ее? – спросила Тамара, показывая пальцем на лисицу.
– Лисокрад – лиса крадущаяся.
– А его?
– Оська.
– А слона?
– Баламот Баламотович.