Неучтенный фактор
Шрифт:
– Самое страшное, что ветер принес лепестки цветов. Запорошил все. Представляешь, море до горизонта, серое, неживое, забрызганно цветными крапинками. И гробовая тишина. Птицы же тоже погибли… А потом ухнул такой ливень, что я подумала, начался Великий потоп, и нас всех смоет в море.
Марина пошевелилась, потерлась щекой о его ладонь.
– Сейчас понимаю, что хорошо, что мои погибли. Они бы не выдержали. Я не от мира сего, а мама и Настей – еще хуже. Папа был очень добрый, но абсолютно не приспособлен к жизни. Спаслась тогда просто чудом. Мама тогда работу нашла. Пела в каком-то кабачке в Феодосии. Сама составила программу,
– А как ты в Москве оказалась?
– Шла-шла и дошла. Долго шла. С кем-то жила, от кого-то убегала… Не помню. Приказала себе забыть, вот и не помню. А в здесь у меня бабушка живет. Она у меня – "домушница". Смешно слово… Почетный пенсионер МВД, прикинь! Ты только не смейся, но бабушка – генерал милиции. Я ее так и зову – генеральша Попова. Все к себе зовет. Только мне там страшно. Там все – мертвецы.
Она встрепенулась. Села. Распахнула свои огромные глаза.
– Они – ожившие мертвецы. А тут – те, кто умрет. Понимаешь разницу?
– Конечно.
Она оперлась на руки, заглянула ему в лицо.
– А ты не умрешь. Смерть рядом с тобой, но ты не умрешь. Я вижу. Я это тогда научилась видеть. Смотрю на человека – и что-то вот как тут щелкнет. – Она прижала кулачок к виску. – И вижу, как он лежит мертвый. У тебя такое бывает?
– Иногда.
Максимов свесил руку с тахты, нашарил пачку сигарет и зажигалку.
– А ты зачем на "блоху" пошла?
– Воровать. – Она смущенно улыбнулась. – Я же пятый день ничего не ем. Как Эд пропал, так ничего не ем.
Он решил пока не курить. Рывком встал на ноги.
– Оставишь себе все, что я принес.
– А ты?
– Еще добуду.
– Нет, я не о том. Ты уйдешь и не вернешься?
Максимов замер со свитером в руках.
– Марина, я просто не знаю, вернусь или нет. Честно.
– А ты не уходи, и не надо будет возвращаться.
Он натянул свитер.
Старые львы
Владислав собрал в своем кабинете одних матерых "стариков". Он отобрал их лично, сам проверил на слом, тащил за собой всю жизнь. С годами мужики налились кряжистой, негнущейся силой. Пусть и проигрывали молодняку в резкости, зато были несуетливы и обстоятельны, там где молодые действовали нахрапом, "старики" давили выдержкой. На самом опасном участке, как Наполеон, Владислав ставил "старую гвардию", зная, что ветераны не отступят ни на шаг, а когда двинуться вперед, остановить их будет невозможно.
На столе стояли шесть стаканов и початая бутылка коньяка. Наскоро помянули Петра. Одним "стариком" стало меньше. Владислав отметил, что никто из поминавших нюни не распустил. Если и увлажнились глаза, так только от коньячных паров. А взгляды у всех остались прицельные,
– Мужики, на прокачку у нас хрен да нихрена. Сучонка "контора" дала в розыск. Если мы его не прищучим первыми, завтра на кукан подвесят всех здесь присутствующих.
– Что ему вешают? – спросил Фаддей, сидевший по правую руку.
– То же, что и мы. – Владислав хищно усмехнулся. – Использование служебного положения в корыстных целях.
– К бабке не ходи, они уже заблокировали его явки и нычки. – Фаддей хмурым взором уставился на пустой стакан. – Какие знают, конечно. Без своих оперативных возможностей у него путь один – в банды.
Владислав растелил на столе схему.
– Смотрим мужик и думаем. Это связи сучонка по нашей линии. У кого есть идеи, выдавать сразу и вслух.
Скрипнули придвинутые к столу стулья. Пять седых голов склонилось над распечаткой.
В дверь постучали беглой морзянкой. Владислав нажал кнопку под столешницей. Дверь отъехала всторону, впустив Наташу.
Она успела сменить хирургический балахон на строгий черный брючный костюм. Волосы у нее были пострижены в короткий бобрик, как у Владислава. Только не седой, а цвета мокрой ржи. Она тоже числилась "стариком", несмотря на свои тридцать лет.
Наташа кивком поздоровалась со всеми. Продолжала втирать в пальцы крем.
– От этих резины кожу щиплет просто жуть, – проворчала она.
Владислав выжидающе посмотрел ей в глаза.
– Стас, я не виновата, что у девки слабое сердце! – вспылила Наташа. – Раствор Рингера [13] убить не мог. От страха померла, мокрощелка недоделанная.
Наташа взяла из пачки "Кэмела", лежавшей на столе, сигарету. Закурила. Тряхнув головой, выпустила струйку дыма.
– У-у-ф. Мое мнение, она нифига не знала.
– Так не бывает, – не поднимая головы, обронил Фаддей.
13
Антисептическое средство, применяется внутревенно после полостных хирургических операций и при сильных отравлениях, побочным действием является продолжительный сильный озноб.
Остальные согласно кивнули.
– За свои слова я отвечаю. Зрачки ни разу не среагировали, какой вопрос ей не задай. Либо полная амнезия, либо она, действительно, его ни разу в жизни не видела. Однако она его видела и не раз. Такого не заметить невозможно.
– Сама, что ли, на Димкину попку облизывалась? – подколол Степан.
– Ой, только не надо! – Наташа презрительно скривыла губки. – Это вы ему в рот заглядывали. А я сразу тухляк почуяла. Говорила? – обратилась она к Владиславу.
– Было дело. Но без доказательств, кто же верит.
– Надо было ко мне хоть раз на укольчик привести, были бы тебе доказательства.
– Такие как Диман не колятся, а сразу ломаются, – возразил Фаддей. – Был бы труп, а не доказательства. Лучше бы ты ему дала разок, вот, глядишь, и имели бы информашку для размышления.
Наташа пыфкнула сигаретой.
– Яйца у тебя, Фаддей Игнатович, уже седые, а в бабах так ничего и не понял. Чем дольше баба не дает, тем дольше тебя на крючке держит. Чем дольше мужик на крючке болтается, тем больше из него вытянуть можно. Ясно?