Неудачная реинкарнация
Шрифт:
Он замялся, глянул на смущённого отца и, чтоб не рушить его внутренний мир, закончил не так, как думал: — …с отличниками.
— Куда бы нам засунуть блицштурм? — тоскливо вопросил Хист.
Десятники, подавленные величием звания «эпсаар красная роза», уважительно помалкивали. Хист глянул на них и обозлился.
— Зачем вообще нужны крупные полицейские силы? — рявкнул он. — Только для войны! С собственным народом воевать! Улицы расчищать, когда император едет к любовнице! Ит-тырк… За Ирчу загоню! Пусть разъездами степь перекроют, что ли? Чтоб степняки коров не воровали…
— Э… там же деревенские стадо пасут! — робко намекнул первый десятник.
— Надинька-кружевница заругается? — едко осведомился Хист. — Дожили! Сейчас ещё и мельниковы сыновья припрутся указывать, как полиции службу исполнять? Дожили…
— Хист! — сунулся в дверь мельников сын. — Слушай, ты когда разберёшься с военными, а? Чего они нас на станцию не пускают? Разве это порядок?! Деревня торговлей с городом живёт! Знаешь, как про нас говорят? У деревенских голова разболится, если пару дней на рынок не съездят! А нас то пускают, то не пускают! Как начальник караула вздрючку от Любея получит, так вообще не пускают! Да кто они такие?! Какие-то военные!..
— Э, Хайло, а ты сам ли сюда бегаешь — или посылает кто? — вдруг спросил Хист. — Уж больно умно рассуждаешь, как будто думать умеешь… э?
— Так Кола Гончар же говорит! — простодушно признался здоровяк. — Ты, говорит, орёшь громко, и морда у тебя наглая — тебе и идти к Хисту требовать справедливости! Он, говорит, тебя отовсюду услышит! И батяня то же говорит… да и все говорят, что у меня морда наглая!
— Может, тебе чего и Знобинька подсказывает? — обречённо уточнил Хист. — Э, не отвечай, это я так, мысли вслух… Передай Знобиньке… вот зараза же прицепилась красивая — Гончару передай! Передай, что… прямо сейчас разберёмся! Вот молока попьём и пойдём военных гонять…
— А вы молоко перед этим делом пьёте? — подивился мельников сын, — А зачем? От него же… а, понятно… или не понятно?…
И озадаченный глашатай деревенских интересов исчез.
Хист строго глянул на ухмыляющихся десятников.
— Отправьте вестового к блицштурму! — приказал он. — Пусть командиров подразделений тащит ко мне! Будем составлять план, как военных укоротить.
— Я Гребло пошлю! — тут же решил первый десятник. — После того, как он угрохал их командира, а потом и начальника штаба, его там все опасаются.
— Вестовому станковый арбалет не положен, — напомнил Хист.
— Да он сапогом может! У него такой сапог, что…
И тут засияла проекция от командирской раковины. Хист взглянул и оцепенел. Из синего тумана на него противно уставилась физиономия самого подвизиря! Ранее он его разве что на торжественных выездах мог созерцать… издалека…
— Хист? — неопределённо сказал подвизиря. — Ну-ну… Мне тут доложили… Круто берёшь, мальчик… круто, да… э?
Хист не отозвался, потому что не сразу вышел из ступора. Его молчание почему-то добавило неуверенности в голосе всемогущего главы полицейского ведомства.
— Мои… э… союзнички о подобных нюансах забыли упомянуть, — задумчиво протянул подвизиря, изучая офицера цепким взглядом. — Забыли, да… а ведь блицштурм — мои ребятки, да… Нехорошо получилось, э? Ну-ну… Ну… действуй, Хист, пока что у тебя получается… союзничкам привет передавай, розочка, хе-хе…
Хист моментально помрачнел и наградил подвизиря таким взглядом, что, будь тот рядом, то сразу озаботился бы кольчугой с высоким воротом. Розочками в городских низах звались привокзальные женщины, доведённые до отчаяния безденежьем и согласные за еду исполнять иногда очень затейливые пожелания клиентов, отчего приобрели и кличку, и специфические физиологические отличия… Но подвизиря был в столице и ничего не ощутил из-за несовершенства связи. А потому отключился, даже не поняв, что Хист на полном серьёзе прикидывал успешность рейда блицштурма на столичную резиденцию подвизиря.
— Вот урод! — вдруг сказал третий десятник. — Обязательно унизить надо, да ещё и при подчинённых! Таких убивать надо на месте! Даже если потом самого…
— Честь превыше жизни? — скептически возразил первый десятник. — Это закон степняков, для нас не подходит. Мы жить любим. Так что терпим.
— Я думаю, — медленно сказал Хист. — Я думаю… тут немного длиннее надо… я думаю — моя честь превыше жизни того, кто на неё покушается… да, именно так. Вот так я и думаю. И так и буду поступать!
Народная присказка, удлинившись, потеряла очарование и красоту полуправды, зато приобрела незыблемость и злобную целеустремлённость нового нравственного закона. И это поняли все присутствующие.
— Э… — очень серьёзно сказал первый десятник. — Тогда вот какое дело… дозволь обращаться к тебе просто «командир»? Оно и верно будет, и уважительно. А то у нас все звания как-то погано толкуются, вдруг поймёшь не так…
— Только между своими! — подумав, решил Хист. — Только потому, что у нас спецотряд, спецпоручение!
— И потому что мы все братья через сестру нашу смерть! — хором добавили очень серьёзные десятники.
Глава двадцать вторая
Первым делом после освобождения следует делать что? Конечно же, вытряхнуть муравьёв из штанов! Вот кто бы сказал, почему их именно в штаны тянет? С научной точки зрения? На бытовом уровне объяснение пришло в голову сразу, и даже не одно — но похабень такая, что думать неловко, не то что озвучивать.
А вторым делом следовало напиться и умыться — дружелюбный Эл заботой о пленнике себя не утруждал. Речка шумела внизу и вроде бы даже неподалёку — но по темноте спуск оказался неприятно утомительным. Ни одной подходящей тропинки не обнаружилось. То ли звери именно на этой горе не водились, то ли на водопой ходили не сверху вниз, а как-то иначе… в общем, вернулся он к связанному эльфу очень нескоро, на рассвете. И уже издалека обострённые чувства оповестили, что эльф там не один. Собственно, чувство требовалось одно и самое заурядное — слух. Ругался там кто-то без всякого стеснения, да на несколько голосов, причём голосов знакомых. Это в глухом горном лесу, где никого не знаешь.