Неугомонная Джози
Шрифт:
Девушка легко взбежала по ступенькам и вошла в дом.
Кен проснулся и открыл глаза. На мгновение ему показалось, что он снова в горной хижине. Но за окном играло яркими красками лето, и это была его собственная кровать. Ах, да. Он же вернулся в «Трипл С».
Он поднялся и сел на кровати. Кажется, плечо уже лучше, в голове прояснилось, и он испытывал жуткий голод. Его взгляд упал на стопку свежих газет. Воскресенье. Не может быть! Он проспал три дня? Кен помнил, как свалился на кровать и заснул. После, этого все происходящее казалось неясным сном. Смутно
На полпути в ванную он понял, что раздет. В этом не было бы ничего необычного, если бы он не помнил, что ложился в одежде. Наверное, это Джози его раздела.
При воспоминании о ней у него засосало под ложечкой. Дурацкое ощущение. Он не мог с ним справиться. Сама мысль о Джози так влияла на него.
Ну что ж, думал он, надевая джинсы и заходя на кухню, все же хорошо, что я дома.
Он переехал в этот домик вскоре после того, как Спенс и Гвен поженились. Прошло! уже десять лет. Трейс тоже жил здесь, пока не уехал путешествовать. Когда он бывал здесь проездом, то всегда останавливался переночевать.
Спенс и Гвен говорили, что ему нет необходимости жить в летнем домике. Их дом был достаточно большим и принадлежал всем троим братьям. Кен оценил их предложение, но предпочитал жить особняком: не надо было ни с кем поддерживать разговор, можно ходить, где хочешь, и делать, что хочешь. Он привык к простой жизни, и летний домик вполне ему подходил. Здесь был телефон с автоответчиком, немного мебели, посуды, словом, ему хватало. Его не заботило, что домик старый и немного напоминает сарай. Настоящий хлев, как сказала несколько лет назад одна женщина, которую он сюда привел.
Он принюхался. Что за черт? С каких это пор на кухне пахнет лимонами? И почему на окнах занавески?
Ему не потребовалось долго размышлять над тем, кто это мог быть. Рука Джози чувствовалась во всем. От соуса, бурлившего в кастрюле на старенькой плите, и домашнего пирога, лежавшего на чистой скатерти на столе, до букета полевых цветов на подоконнике. Вот и доверяй женщине! Она готова превратить любой холостяцкий дом в семейный очаг. Теперь все в доме носило печать женского присутствия. Недолго думая, он отломил кусок пирога и направился в ванную. Хм, может быть, у Джози и были некоторые дурацкие привычки, но готовила она потрясающе.
Стоп, одернул себя Кен. Так недолго и привыкнуть. К хорошему всегда легко привыкаешь. А откуда он знает, что будет дальше. Прошлое прошлым, а мы никогда не знаем, что готовит нам будущее.
Он посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него взглянул незнакомец с бледным, заросшим щетиной лицом. Надо привести себя в порядок. Через десять минут Кен провел рукой по гладкой коже. Вот что значит электробритва: ни одного пореза. Он встал под душ. Наконец-то смоет эту недельную грязь! Ну вот, теперь Кен чувствовал себя человеком. Можно надеть новые джинсы… Он остолбенел: джинсы и рубашки были не только постираны и выглажены, но и аккуратно сложены стопочкой. Даже ящик с носками приведен в порядок. Так, очевидно, работы Джози хватило. Может, она думает, что сделала ему одолжение?
Ну что же, ей уже давно надо дать понять, что подобное положение вещей, не будет продолжаться вечно. Надо поставить все точки над i до того, как она ко всему этому привыкнет. О себе он не беспокоился. Когда-то он уже испытал это. Больше не хотелось. Теперь Кен Слейтер мог за себя постоять.
Кен вышел на улицу. Загородившись рукой от солнца, он увидел невдалеке Спенса, скачущего на лошади с лассо в руке. Он чертыхался, загоняя быка. Кен слегка улыбнулся, услышав ругательства. Если бы это сейчас слышала Гвен, она бы точно выговорила ему. Но Спенс не слушал ее нравоучений. Как-никак его старший брат был так же упрям, как и он сам. А Кен был убежден, что немного упрямства еще никому не мешало. Гвен была другого мнения. Черт! А ведь Джози, пожалуй, тоже. Кстати, где она, эта женщина?
Он окинул взглядом окрестности. Решив, что она может быть в доме с Гвен и девочками, он направился туда, когда вдруг услышал незнакомый звук. Его глаза подозрительно блеснули. Свистящий звук доносился из-за летнего домика. Кен обогнул домик и подошел к старому сараю.
Деревянные доски пола скрипнули под его ногами, когда он вошел в старое помещение. В солнечном луче, светящем через дыру в крыше, плясали пылинки. Джози, нагнувшись, зачищала края какой-то деревяшки. Длинные шелковистые волосы разлетались в разные стороны от ее энергичных движений и, падая вперед, скрывали лицо девушки. На ней была одна из его рубашек. Рукава закатаны выше локтей, полы завязаны на талии. Обтягивающие джинсы обрисовывали изящную фигурку.
Кен сложил руки на груди, приняв суровый вид. Так будет лучше. Надо прекратить это безумие. Он сейчас же выскажет ей все, что думает по поводу их брака. Если получится, она уже до наступления вечера будет сидеть в поезде или автобусе, уносящем ее далеко-далеко.
Кен шагнул вперед, размышляя, как скажет ей спасибо за то, что она спасла ему жизнь, и объяснит, что ей будет намного лучше без него. Он будет тверд, но любезен. В конце концов, она еще совсем молодая. И невинная. Кен проглотил комок в горле. Он должен сказать, прямо сейчас. Быстро и решительно, без всяких там «если», «но» и так далее. Одни голые факты. Извиниться и все объяснить.
Он уж было открыл рот, как она повернулась. Наверное, услышала скрип досок.
– О, посмотрите, кто пришел. Ты проснулся? А я уже сказала Гвен, что ты, должно быть, проспишь всю зиму, как медведь в берлоге. Ну, ты себя лучше чувствуешь?
Кен кивнул. На его лице появилась глупая улыбочка. Так. Что он здесь делает? Ах, да. Он собирался выдать ей по полной программе.
– Откуда ты взяла эти занавески?
Черт побери, что такое он говорит?
– Гвен нашла их на чердаке. Сказала, что они принадлежали еще твоей матери и что она умерла, когда ты был маленьким.
И тут Кена как прорвало:
– Мне было восемь лет. Отец умер, когда мне стукнуло двадцать один. Я рос почти без семьи. Вот почему я не хочу этого. Нам надо развестись или что там еще можно сделать, чтобы прекратить этот дурацкий спектакль.
Джози поняла, как важно то, что он сказал. Она почти не обратила внимания на его слова о разводе. Гораздо больше значило то, что он жил без семьи. Решив отложить выяснение этого вопроса на будущее, она вернулась к делу:
– Ты не хочешь меня спросить, что я делаю?