Неугомонная мумия
Шрифт:
Поскольку я и сама собиралась предложить то же самое, то нашла слова Эмерсона не лишенными смысла. В конце концов, мы не могли отправиться в лавку, не услышав условленного сигнала.
– Вполне разумный компромисс. Подчиняюсь твоему суждению, как и полагается послушной жене.
3
Если нужно убить час, то наверняка найдутся места и похуже, чем терраса гостиницы «Шепард». Мы сидели за столиком, потягивали кофе и наблюдали за прохожими. В ласковом египетском климате люди ложатся поздно, и жизнь на улицах кипит до глубокой ночи. Бесчисленные звезды сияли так низко, что, казалось,
Но чу... Что это?! Высокий и чистый голос пронесся над залитыми лунным светом куполами, то нарастая, то ослабевая в своем музыкальном призыве, – крик муэдзина!
Аллах акбар, аллах акбар – лайлаха иллаллах!
Бог велик, Бог велик, нет Бога, кроме Бога.
Я мигом вскочила на ноги.
– Я знала!!! Быстрей же, Эмерсон!
– Вот черт... Ну хорошо, Амелия. Но когда я доберусь до этого прохвоста, он пожалеет, что потревожил нас в такой неурочный час.
Перед тем как выйти на террасу, мы переоделись: Эмерсон потому, что терпеть не может вечерний костюм, а я потому, что надеялась на приключение.
Мы пустились в путь еще до того, как смолкло пение ревностного приверженца веры. Отравились пешком, так как не пристало на тайное свидание заявляться в экипаже, да и все равно ни одна повозка не сможет протиснуться в узкие переулки квартала торговцев древностями. Эмерсон несся вперед широченными шагами: ему не терпелось поскорее покончить с делом. Мне же не терпелось узнать, что за страшная тайна не дает покоя моему старому другу. Ибо, несмотря ни на что, я относилась к Абделю с теплотой. Может, он и мошенник, но очаровательный мошенник.
Как только мы свернули в узкие проходы, стены закрыли лунный свет, и чем дальше мы углублялись в лабиринт улочек, тем темнее становилось. Балконы с решетчатыми деревянными ставнями нависали над улицей, почти соприкасаясь друг с другом. Кое-где путь озарял золотой отблеск освещенного окна, но большинство домов были темными, лишь иногда меж ставнями мелькали полоски света. В темноте метались зловещие тени: то из-за груды мусора выскочит крыса, то нырнет в еще более узкий проулок тощий пес. Нестерпимое зловоние от гниющих фруктов и человеческих испражнений, словно густая жидкость, заполняло улочки-туннели.
Эмерсон летел вперед, то и дело наступая в лужу с какой-то неописуемой дрянью или поскальзываясь на дынной корке или гнилом апельсине. Я не отставала ни на шаг. Впервые мне довелось оказаться в старом городе среди ночи. Меня не так-то просто напугать. Не раз я без страха смотрела в лицо опасности, не раз противостояла врагам, но эта зловонная тишина начинала действовать мне на нервы.
Какое счастье, что со мной Эмерсон. На современной улице, где даже в такую пору шляются праздные туристы, много света и смеха, музыки и громких голосов. Обитатели квартала Хан-эль-Халил спали или занимались делами, для которых требуется не столько свет, сколько плотно закрытые двери. В одном месте, где из-за ставен пробивалась бледная полоска света, я уловила
– Надургия заснул. Он должен был раньше услышать наше приближение.
Он говорил тихо, но как благословенно успокаивающе звучал спокойный голос моего ненаглядного!
– Надургия? – повторила я озадаченно.
– Сторож. Он принял нас за полицейских шпиков. Теперь гурза закроется, пока не минует опасность. Жалеешь, что пошла, Пибоди?
Улочка была такой узкой, что мы не могли идти рядом, и такой темной, что я едва различала в черной мгле смутные очертания фигуры Эмерсона. Я не столько увидела, сколько почувствовала, как он протянул ко мне руку. Вцепившись в нее, я правдиво ответила:
– Вовсе нет, дорогой. Очень интересное и необычное приключение. Но признаюсь, без тебя я бы, наверное, слегка испугалась, совсем чуть-чуть...
– Мы почти пришли. Если наше путешествие – напрасная трата времени, дражайшая Пибоди, я буду поедом тебя есть до конца жизни.
Лавка Абделя казалась, как и все остальные, темной и пустой.
– Что я говорил, – торжествующе прошипел Эмерсон.
– Мы должны зайти с черного хода, – отозвалась я, тоже невольно переходя на шепот.
– С черного хода, Пибоди? Ты в своем уме? По-твоему, это образцовая английская деревушка с ровными улицами и выходами на две стороны?
– Не тяни время, Эмерсон. Я уверена, ты знаешь, где находится черный ход. Он должен быть: кое-кто из клиентов Абделя вряд ли осмеливается входить в лавку через парадные двери, минуя привратника.
Эмерсон хмыкнул. Держа меня за руку, он некоторое время шел вдоль улицы, затем свернул в какую-то мрачную каменную кишку. Проход все сужался и сужался, я уж стала думать, что он закончится тупиком. Мои плечи касались стен, Эмерсон и вовсе был вынужден протискиваться боком. Это был не переулок, а черта, нарисованная самыми черными в мире чернилами.
Наконец Эмерсон остановился и тихо прошептал:
– Здесь.
– Где? Я ничего не вижу.
Он поднес мою руку к невидимой поверхности. Дерево...
– Здесь нет молоточка, – разочарованно сказала я, тщетно шаря по двери.
– И звонка тоже нет, – саркастически отозвался Эмерсон и негромко постучал.
Ответа не последовало. Эмерсон, который никогда не отличался терпением, остервенело шарахнул по двери кулаком.
Та подалась. На какой-нибудь дюйм, не больше, и совершенно бесшумно. В образовавшуюся щелочку проник слабый свет, настолько тусклый, что он не мог справиться с уличным мраком.
– Странно, – пробормотал Эмерсон.
Я разделяла его чувства. Все это было очень странно... и зловеще. Изнутри не доносилось ни шороха, ни звука. Как будто все живое вокруг охватил ужас, заставив затаить дыхание. Из личного опыта я знала, что это дурной знак: за дверью мог кто-то притаиться. Дверь не заперта... Трудно представить, что торговец не запер лавку на ночь, да еще в таком сомнительном квартале...
– Отойди назад, Пибоди, – тихо велел Эмерсон.
Свой приказ он подкрепил бесцеремонным толчком. Только я собралась сообщить, что думаю о его манерах, как Эмерсон с силой пнул дверь.