Неугомонная
Шрифт:
Именно это мать велела мне сказать ему. Всеобъемлющая тема.
— А почему, скажите на милость, это может вообще быть кому-то интересно? Чем вас так заинтриговал БЦКБ?
— Мне казалось, что это я собиралась брать интервью у вас, лорд Мэнсфилд.
— Я просто хотел уяснить несколько вопросов, прежде чем мы к этому приступим.
Официант постучал в дверь и вошел.
— Телефон, лорд Мэнсфилд, — сказал он. — Первая линия.
Ромер встал и несколько чопорно прошел к аппарату, стоявшему на небольшом письменном столе в углу Он поднял трубку.
— Да?
Пока лорд Мэнсфилд слушал то, что ему там говорили, я взяла свое виски, сделала большой глоток и воспользовалась выпавшим мне шансом внимательней понаблюдать за Лукасом Ромером. Он стоял ко мне боком, держа трубку в левой руке так, что я разглядела, как на фоне черного бакелита на его мизинце блеснул перстень-печатка. Он поправил прядь волос над ухом и сказал:
— Нет, меня это не беспокоит. Ни в малейшей мере.
Он положил трубку и постоял немного, глядя на телефон в раздумье. Две пряди его волос встретились на затылке, образовав небольшое кудрявое завихрение. Выглядит вполне естественно, но, конечно же, это не так. Ботинки начищены до такого блеска, что, казалось, ими занимался армейский денщик. Лукас Ромер повернулся ко мне лицом, на миг его глаза расширились, словно он неожиданно вспомнил, что я была в комнате.
— Итак, мисс Гилмартин, вы говорили мне, что интересуетесь БЦКБ, — сказал он, усаживаясь на прежнее место.
— Мой дядя был связан с БЦКБ.
— В самом деле? И как его звали?
Мать просила смотреть на него в этот момент очень внимательно.
— Моррис Деверо, — ответила я.
Ромер задумался и пару раз повторил это имя.
— Не думаю, что я его знаю. Нет.
— То есть вы признаете, что были связаны с БЦКБ?
— Я ничего не признаю, мисс Гилмартин, — ответил он, улыбаясь.
Он вообще много улыбался мне, как и было положено Ромеру, но ни одна из его улыбок не была ни настоящей, ни дружеской.
— Знаете ли, — сказал он, — не хочу показаться занудой, но я раздумал давать вам это интервью. — С этими словами лорд Мэнсфилд встал, подошел к двери и открыл ее.
— Могу ли я поинтересоваться почему?
— Потому что я не верю ни одному вашему слову.
— Извините. Что я могу еще сказать? Я была с вами совершенно честной.
— Тогда можете считать, что я просто передумал.
— Ваше дело.
Не спеша, я сделала еще глоток виски, затем сложила блокнот и ручку в портфель и вышла из комнаты впереди него. Мать предупреждала, что, возможно, наша встреча могла закончиться подобным образом. Конечно, он обязательно должен был встретиться со мной после того упоминания о «СБД Лимитед» и попытаться определить мои намерения. Но в тот момент, когда Лукас Ромер почувствовал отсутствие угрозы — другими словами, простое журналистское любопытство, — он потерял ко мне всякий интерес.
— Я найду выход сама.
— Увы, здесь это не разрешается.
Мы прошли мимо столовой, в которой сейчас уже ужинало несколько джентльменов, мимо бара — он был заполнен более, чем когда я прибыла, и там стоял легкий гул голосов, мимо читального зала, где в одиночестве дремал старик, а потом вниз по широкой винтовой лестнице к простой черной двери с изящным стеклом.
Привратник отворил перед нами дверь. Ромер не протянул мне на прощание руку.
— Надеюсь, что не слишком занял ваше время, — сказал он, просигналив за моей спиной блестящему массивному автомобилю — кажется, «бентли», — который завелся и переехал на ту сторону улицы, где находился клуб «Бриджес».
— Но я все же напишу свою статью.
— Конечно, напишите, мисс Гилмартин. Но постарайтесь обойтись без очерняющих материалов. У меня прекрасный адвокат, кстати, он тоже член этого клуба.
— Это угроза?
— Это факт.
Я посмотрела Лукасу Ромеру прямо в глаза, надеясь, что он прочтет в моем взгляде: «Вы мне не нравитесь, и ваш клуб мне не нравится, и я ни капельки вас не боюсь».
— До свидания, — сказала я, развернулась и прошла мимо «бентли», из которого уже вылез шофер в ливрее, открывавший пассажирскую дверь.
По мере удаления от «Бриджес» я почувствовала, как во мне раскручивается странная смесь эмоций: я была довольна — довольна тем, что встретила этого человека, сыгравшего ключевую роль в жизни моей матери, и тем, что ему не удалось запутать меня. К тому же я была немного сердита на себя — подозревая и беспокоясь о том, что не провела встречу должным образом, не извлекла из нее всего, что могла, позволила Ромеру диктовать ее ход и содержание. Я слишком реагировала на него, чего нельзя было сказать о нем — по какой-то причине мне хотелось подразнить этого человека. Но мать строго наказала: не заходи слишком далеко, не открывай ничего из того, что знаешь — только упомяни «СБД Лимитед», Деверо и БЦКБ, — и добавила с радостным злорадством: «Этого будет достаточно, чтобы заставить его думать, достаточно, чтобы нарушить его прекрасный сон». Я надеялась, что выполнила ее указания в нужной мере.
К девяти вечера я уже была дома, в Оксфорде, и первым делом забрала Йохена от Вероники.
— А зачем ты ездила в Лондон? — спросил он, когда мы поднимались по черной лестнице в кухню.
— Я ездила, чтобы встретиться со старым бабушкиным другом.
— Бабушка говорит, что у нее нет друзей.
— Это один дядя, которого она знала давным-давно, — сказала я, направляясь к телефону в коридоре. — Пойди и надень пижаму.
Я набрала номер матери. Никого ответа не последовало, поэтому я положила трубку и позвонила снова, на этот раз прибегнув к ее глупому коду, и опять она не ответила. Я положила трубку на рычаг.
— А хочешь, устроим приключение? — спросила я сына, стараясь, чтобы все звучало как можно веселее. — Давай съездим к бабушке и устроим ей сюрприз.
— Ей это не понравится, — сказал Йохен. — Она терпеть не может сюрпризов.
Когда мы добрались до Мидл-Эштона, я сразу заметила, что в коттедже не горел свет и что не было видно маминой машины. Я подняла третий цветочный горшок слева от входной двери, почему-то внезапно разволновавшись, нашла ключ и зашла в дом.
— Что происходит, мамочка? — спросил Йохен. — Это такая игра?