Неукрощенная
Шрифт:
Крик сокола раздался над зеленеющим лугом. Неподалеку кружил ястреб-перепелятник, высматривая свой завтрак. Дня два назад сокол священника тоже парил в вышине. Но жертва, которую он себе выбрал, втрое превосходила его по размерам. И до того, как священник успел вмешаться, птица была жестоко изранена в схватке.
Внезапно Мэг повернула назад, к сторожке привратника. Ее саженцы могли подождать, а сокол не мог.
Как будто ожидая ее, Гарри немедленно открыл дверь. Она снова оказалась во дворе. Кот недоуменно взглянул на нее своими зелеными глазами,
– Сейчас ты не можешь пойти со мной. Я собираюсь в птичьи клетки, – объяснила она.
Кот моргнул и начал неторопливо умываться. Всем своим видом он показывал, что и не ожидал, будто его возьмут с собой.
– Не обижайся, – засмеялась Мэг.
Как только она появилась возле деревянных домиков, служивших пристанищем для множества охотничьих птиц Блэкторна, сокольничий вышел ей навстречу со вздохом облегчения.
– Благодарю вас, госпожа, – сказал Вильям, снимая шапку. – Я боялся, что вы будете слишком заняты приготовлениями к свадьбе и не придете навестить больного сокола.
– Ну что ты, – прервала его Мэг. – Жизнь стала бы такой пресной без этих храбрых маленьких созданий. Где моя перчатка?
Вильям передал Мэг кожаную перчатку, которую сшил много лет назад для матери Мэг. Дочери она тоже пришлась впору. Кожа была покрыта рубцами – она долгие годы безмолвно сносила острые, как бритва, когти охотничьих птиц.
Мэг подошла к клетке, где была раненая птица. Ей пришлось немного наклониться, чтобы войти, но внутри она могла стоять в полный рост. Несколько мгновений ее глаза привыкали к полутьме. На шесте в самом темном углу клетки Мэг разглядела нахохлившегося сокола.
Мэг подошла ближе и протянула вперед руку в перчатке, но птица не пошевелилась. Мэг тихонько свистнула. Сокол переступил с ноги на ногу. И наконец, с трудом взмахивая крыльями, перелетел на руку девушки.
Мэг подошла к дверце клетки и вынесла птицу на дневной свет. Она увидела, что обычно ясные глаза сокола заволокла болезненная пелена. Перья, прежде переливавшиеся множеством оттенков, от серо-голубого до темно-желтого, потускнели. Сокол неуверенно цеплялся когтями за перчатку.
– Ах, малыш, – печально прошептала Мэг, – скоро ты взлетишь так высоко, что опустишься на руку ангела. Господь избавит тебя от страданий.
Мэг осторожно вернула сокола на шест. В течение нескольких долгих минут она что-то насвистывала и бормотала ему. Медленно его затуманенные глаза закрылись. Мэг увидела, что ее шаги не беспокоят птицу, и повернулась, чтобы уйти.
Когда Мэг вышла из клетки, перед сокольничим стоял Доминик Ле Сабр.
Увидев суровые серые глаза и лицо с резкими чертами, она споткнулась. Если у других мужчин были длинные бороды или вовсе их не было, у него были коротко подстриженная борода и усы. И ни одна прядь не выбивалась из-под шлема, смягчая и оживляя строгое лицо.
Высокий, сильный, спокойный, Доминик Ле Сабр полностью захватил внимание Мэг. Так же безошибочно, как она почувствовала дыхание смерти, глядя на сокола, она увидела жестокий самоконтроль этого человека, его неистовую власть над собой. Он не позволял себе никаких человеческих чувств, никаких слабостей, только рассудительность и ледяной расчет.
Сначала Мэг показалось, что такова сама природа Доминика. Потом она поняла, что под ледяной сдержанностью воина лежит глубоко скрытое страдание. Это открытие было для нее неожиданным и пугающим, как песня лугового жаворонка в тишине ночи.
«Мой Бог, что же перенес этот человек, что душа в нем почти умерла»?
За этой мыслью пришла другая, еще более тревожная. Несмотря ни на что, в Доминике чувствовалась дикая мужская сила, которая взывала к чему-то, таящемуся в Мэг, о чем она раньше и не подозревала.
Что-то внутри нее волновалось и натягивалось звенящей струной, отвечая ему.
Это пугало и беспокоило Мэг, которая не боялась ничего, даже самых кровожадных диких зверей.
– Госпожа, – начал Вильям, смущенный ее неподвижностью.
Мэг жестом прервала его, дав понять, чтобы он не выдавал ее.
– Добрый вам день, лорд, – сказала она Доминику.
На глазах у изумленного Вильяма Мэг низко поклонилась, приветствуя Доминика, словно она была простой крестьянкой, а не леди из замка.
– Маленький сокол священника скоро будет свободен, – тихим голосом сообщила она Вильяму.
– Ах, – ответил тот, – добрый святой отец будет сильно горевать. Он любил брать его с собой на охоту. Эта птичка да еще хорошая обедня только и поднимали его настроение.
– Одна из птиц больна? – поинтересовался Доминик.
– Сокол отца Миллерсона, – объяснил Вильям.
– Он заболел? – спросил Доминик резко.
Вильям взглянул на Мэг.
– Нет, – сказала она хрипло. – Это рана, полученная в бою с диким ястребом, а не чума, которая опустошает клетки и голубятни.
Мэг снова поклонилась и повернулась, чтобы уйти, но Доминик повелительно остановил ее.
Ему показалось странным поведение этой молодой женщины, которая появилась из клетки, как пламя из тьмы. Глаза ее были зелены, как изумруды. В этих чудесных глазах можно было прочесть все ее мысли: печаль, что она покидает умирающую птицу, удивление при виде Доминика и… страх? Да, страх.
Он пугал ее.
Когда Доминик пристальнее посмотрел не нее, зеленые глаза потемнели, подобно тому как море меняет ввечеру свой цвет. Теперь уже ничто не выдавало ее мыслей.
«Какая странная девушка».
Доминик нервно поглаживал усы, рассматривая ее.
"Эти волосы. Золотые, и рыжие, и красноватые. Они придают ее коже оттенок свежих сливок. Интересно, кому я должен заплатить, чтобы заполучить ее в свою постель? Отцу, брату, дяде?
Или мужу"…
Доминик нахмурился. Мысль о том, что она, должно быть, замужем, смутила его. Он вообще не собирался давать этим вассалам, которые и так ненавидят норманнов, предлог отказаться от сделки, к которой принуждал их король Генрих.