Неужели это я?

Леннокс Уинифред

Стекали струи воды, оставляя капли на шелковистой коже, и мужские губы осторожно выпивали их, пробуждая волнение и трепет жизни. Поль подхватил Санди в мохнатую простыню и отнес в постель. Вытирая, он касался легкими поцелуями плеч, груди, живота, коленей, ступней, а потом разделся сам. И опять стал, лаская, целовать чудесное нагое тело, словно бы творя его в белоснежной пене простыней. И под его поцелуями Санди уже вся ожила и вся уже трепетала — изнемогая, она льнула к ласкающим ее рукам и губам. Истома желания переполняла ее.

Плод созрел, исполнившись

жизненной силы, и только тогда вонзился нож, высвобождая забродивший сок.

Мягкие пульсирующие волны понесли, закачали Санди, все быстрее, быстрее, быстрее, — вспышка! — и, закричав, она полетела. К солнцу? В бездну? И очнулась мягкой, бескостной и растеклась бы, если бы не горячие руки Поля, который крепко держал ее в своих объятиях.

Они смотрели друг другу в глаза, и не было между ними преграды, они были одним существом.

— Я твоя, — очень тихо сказала Санди.

— Я знаю, — тоже очень тихо и серьезно ответил Поль.

Да, так оно и было. Это была его женщина, потому что ему одному давала она изумительную возможность быть ее господином, быть всесильным и расточать свои силы, быть богачом и расточать свои дары.

— Я опять хочу тебя, — признался Поль.

С первым лучом солнца Поль был уже на ногах. Поцелуями он будил Санди, а она никак не хотела проснуться, но наконец, улыбнувшись, приоткрыла милые сонные глаза.

— Знаешь, я наконец все понял. Я поеду, ладно? Все хорошо.

— Хорошо, — отозвалась Санди сонным эхом и глаза ее снова закрылись.

Поль на цыпочках вышел, расплатился внизу, предупредив, что мадам уедет позже, и уехал.

Ровно в восемь, как по будильнику, Санди проснулась. Поля не было. Он уехал. Поль — жизнь.

Словно сосуд с водой, от пяток до макушки, она была налита блаженной истомой счастья и, боясь расплескать ее, двигалась медленно и важно. С наслаждением приняв душ, Санди оделась и причесалась, внимательно разглядывая себя в зеркале: сосредоточенное лицо, чуть припухшие губы и удивленный, пристальный взгляд.

Неторопливо она спустилась вниз, отдала ключ, простилась с хозяином, посидела в кафе на углу за чашечкой черного кофе и спустилась в метро.

Сколько лет она не ездила на метро и теперь с любопытством смотрела на неширокие белые коридорчики, залепленные рекламами, лесенки вверх, лесенки вниз. Она чувствовала себя новой, только что родившейся, и новым неведомым был вокруг нее мир, к которому она внимательно приглядывалась. Давно она не обращала внимания на людей, а тут увидела лица

— молодые, старые, озабоченные, веселые. Ей будто омыли глаза, и они стали более зоркими. Будто омыли сердце, и в нем проснулся источник неиссякаемого тепла. Действительность приблизилась к ней и показалась необыкновенно значительной. Все было необычайным и значительным в это утро — утро, в которое началась ее жизнь.

Глава пятнадцатая

Премьера

Марго придирчиво

оглядела себя в зеркале. Ничего не скажешь, платье ей к лицу: ярко-красное, оно чудесно гармонировало с ее розоватой кожей, румянами, яркой помадой. Короткая стрижка — будто Марго надела золотую облегающую шапочку — тоже ей к лицу; ягуаровый палантин — как хорошо, что в моде теперь искусственные меха; золотые туфельки на очень высоком каблуке. Ничего лишнего. Марго чувствовала себя легкой, подтянутой, стремительной. Она была готова к новым завоеваниям.

Вызвав такси, Марго назвала адрес. Вошла со служебного входа и сразу попала в объятия ассистентки режиссера, а потом самого Треньяна. Мэтр ей обрадовался, Марго это сразу почувствовала по повлажневшим глазам, долгому поцелую.

— Ну, иди, иди! — И он по-отечески шлепнул ее пониже спины. — Там тебя ждут.

Улыбающаяся Маргарита заглянула для начала в фойе, украшенное зелеными вьющимися растениями, освещенное рассеянным светом. Народу было еще совсем немного, больше незнакомых, наверное, журналисты, кинокритики, а может, и чьи-то родственники. Расположившись группками в уютных круглых креслах, собравшиеся беседовали. Первый просмотр организован, как всегда, для узкого круга, для тех, кто решает, быть успеху или нет и каков будет прокат.

Заметив Терезу Мерри, Марго подошла поздороваться. Мадам Мерри была ее идеалом, когда-нибудь и она будет именно такой женщиной — благовоспитанной, элегантной, респектабельной. Оценив безупречного покроя незаметное платье Терезы, скромную нитку настоящего жемчуга, Марго, вспыхнув, мгновенно сообразила, что одета как куртизанка, а вовсе не как актриса. Потому и получила по попке от Треньяна...

Мадам Мерри сразу поняла, что смутило и расстроило молодую актрису. Но она симпатизировала Маргарите, талантливой, чуткой, отзывчивой. Тереза усадила ее возле себя и ласково сказала:

— Работать с Треньяном большая честь. Он доволен вами и мной. Нам очень повезло, Маргарита.

Тереза говорила доверительно, дружески, на равных, и Марго опять вспыхнула, на этот раз от удовольствия.

— У вас прелестный туалет, и со вкусом, — продолжала мадам Мерри.

Маргарита мгновенно подобралась: ей было бы очень жаль, если бы Тереза оказалась лицемеркой, похвалив то, что похвалы, по большому счету, не заслуживало, тогда бы ничего не стоили и ее слова об их общем успехе.

— Если хотите, я могла бы порекомендовать вас своему портному, он шьет только актрисам со вкусом, потому что они способны оценить его советы.

Хотела ли Маргарита? Да удостоиться чести попасть к портному Мерри — это даже больше, чем получить Пальмовую ветвь! Она попадала в элиту, в избранный круг, удостоилась высшего благорасположения! Тереза все ей высказала, но с каким тактом!

— Благодарю вас, мадам! Вы всегда были моим идеалом актрисы, но теперь вы просто мой идеал! — пылко воскликнула Маргарита и посмотрела с такой преданностью, что Тереза лишний раз посочувствовала молодой женщине, еще столь в себе неуверенной.