Невероятный медовый месяц
Шрифт:
В отличие от Фелисии, она была темноволосой — или почти таковой. Но, к сожалению, ее волосы вовсе не были «черными как смоль», как любят выражаться романисты, а имели несколько неопределенный цвет, слишком светлый, чтобы подчеркнуть белизну кожи лица, столь модную среди молодых дам; и, как казалось Антонии, положения не спасали даже прекрасные серо-зеленые огромные глаза, опушенные густыми, длинными и действительно черными ресницами, которые придавали ее взгляду таинственную глубину.
— Они какого-то непонятного цвета, — с грустью говорила Антония, накручивая на палец длинную
К тому же трудно было выглядеть привлекательной в тех платьях, которые она носила. Это всегда были наряды, от которых отказалась Фелисия, и Антонии совсем не шли цвета, подходящие для блондинок с кожей светлой и прозрачной, словно дрезденский фарфор.
Но в этом отношении Антония была не слишком искушенной, не придавая особого значения таким незначительным мелочам, поэтому она и не переживала, и не сокрушалась из-за отсутствия модных нарядов.
Единственное, что ее заботило и казалось существенным в одежде, — так это то, насколько она удобна для верховой прогулки.
Хотя ей не позволялось, как Фелисии, одеваться у лондонского портного, местный мастер в Сент-Олбани изо всех сил старался выполнить все просьбы Антонии, потому что любил всегда вежливую и милую девушку, которая с подлинным интересом спрашивала его о детях и справлялась о здоровье супруги, а однажды даже подарила ему горшочек меда, потому что жена портного кашляла всю зиму.
О, Антония была вежливой и деликатной особой и никогда не сердилась, если портной вынужден был ей сообщить, что не успел закончить ее наряд, поскольку некий джентльмен — охотник на лис — срочно ждет свою пару бриджей и этот джентльмен — более выгодный клиент и лучший плательщик, чем граф.
— Я все понимаю, мистер Дженкинс, — говорила Антония, улыбаясь, — но вы уж постарайтесь, пожалуйста, сделать так, чтобы моя талия казалась тонкой и изящной и чтобы жакет хорошо сидел в плечах. Это, конечно, не столь важно, но представьте себе, как прекрасно смотрится лошадь с элегантной всадницей в седле.
— Совершенно верно, мисс, — отвечал мня стер Дженкинс, опытным глазом измеряя свою юную клиентку.
И вот Антония обнаруживала, что он провел над ее костюмом намного больше времени и приложил больше усилий, чем было оправдано теми небольшими деньгами, которые граф платил ему за труды.
Только о том, что Ив иногда разрешает ей кататься на лошадях герцога, Антония никогда не говорила мистеру Дженкинсу и, разумеется, ни за что не сказала бы своему отцу.
А ведь все свободное время — о чем не знал никто в ее семье, — Антония проводила в конюшнях Донкастер-Парка с конюхами и стариком Ивом, испытывая глубокое волнение, трепет и восторг. Обуревавших ее чувств она не могла выразить словами.
— Как жаль, мисс, — восторженно говорил старый грум, — что вы не можете выехать на охоту на одной из этих лошадей. Ваши спутники получили бы истинное удовольствие, наблюдая за вами.
— О да! — соглашалась Антония, думая о красоте и грациозности лошади. — И подумать только, как бы они все завидовали мне! Однако же они непременно сообщили бы об этом его светлости, и тогда я бы немедленно оказалась по ту сторону межи, разделяющей паши поместья, там, где вы когда-то впервые обнаружили меня.
Напоминание об этой встрече было их привычной шуткой, и Ив громко расхохотался.
— Это правда, мисс. Я никогда не забуду, как вы из-за кустов украдкой смотрели на меня своими огромными глазищами. Поначалу я злился, думая, что вы за нами шпионите, пока не понял, что вам по-настоящему нравятся лошади, и мы не познакомились.
— О да, Ив, все было именно так, — неизменно подтверждала Антония. — И это был самый счастливый день в моей жизни.
Ив искренне привязался к девушке, а она часто думала о том, что сможет притерпеться к любым неприятностям в собственной семье, лишь бы у нее была возможность хоть на время убегать из дому, чтобы навестить Ива и полюбоваться лошадьми.
Это помогало ей бороться с чувством одиночества, которое девушка часто испытывала и которое возникало от сознания своей нежеланности в семье.
Когда Антония, будучи еще маленькой девочкой, впервые ясно поняла, что вызывает постоянное раздражение у своего отца из-за того, что не родилась мальчиком и таким образом не оправдала его надежд, она горько, плакала, поскольку не в силах была исполнить его желание.
Когда же она выросла и узнала от нянюшек и других слуг, что графиня после родов тяжело болела и доктора запретили ей иметь еще детей, Антония поняла, насколько глубоким было разочарование отца.
— Граф был убежден, что родится сын, — рассказывала девушке старая няня. — Детская кроватка и все вещи для младенца были украшены голубыми лентами, и мальчика должны были назвать Антонием. Вы ведь знаете, что это ваше родовое имя.
— Так вот почему меня назвали Антонией! — воскликнула девушка.
— Никто не предполагал, что вы окажетесь девочкой. А потом, поскольку все думали, что и вы, и ваша матушка вот-вот умрете, вас окрестили спустя несколько часов после рождения.
«Какое имя следует дать этому ребенку?»— спросил меня доктор. «Ребенок должен был носить имя Антоний», — ответила я, видя, что ваша бедная матушка не способна заговорить. «Тогда лучше всего быть малышке Антонией», — решил доктор.
И вот таким образом младшая дочь графа как бы попыталась преодолеть свою «ущербность», став наследницей родового имени, но сыном она графу стать не могла.
Сколько бы раз она ни упрашивала отца взять ее с собой кататься на лошадях или позволить ей сопровождать его на охоте, всегда слышала отказ и вскоре заметила, что от одного вида дочери граф все больше мрачнеет, не в силах забыть о неродившемся сыне. Тогда Антония решила как можно реже попадаться ему на глаза. О ней никто не заботился, а вспоминали о ней лишь тогда, когда она опаздывала к обеду. Место за столом не должно пустовать.
И тогда ее сурово наказывали.
Вскоре, однако, она научилась вовремя покидать Ива, который всегда умел развлечь свою юную подружку интересными рассказами, успевала вернуться домой, скинуть старую амазонку, надеть повседневное платье и пойти в столовую до того, как граф замечал ее отсутствие.