Невеста доктора Фу Манчи
Шрифт:
Он с раздражением мотнул головой.
— Нет, эти листья обрызганы кровью!
— Но каким образом они оказались здесь? И что тут делает эта проклятая муха? — воскликнул я, растерявшись перед этими неразрешимыми загадками.
Внезапно мистер Смит взял меня за плечи и твердо посмотрел мне в глаза.
— Стерлинг, у вас крепкие нервы, — сказал он. — Я верю в вас, вы можете вполне все понять. Эти тропические мухи и растения появились здесь не случайно. Но с какой целью?
Он повернулся в сторону неподвижного тела и указал на
— Вот их цель!
— Но…
— Никаких «но», Стерлинг. Послушайте лучше меня. Когда я оставил машину на Корниш-роуд и спускался со склона вниз, чтобы добраться сюда, я слышал вой.
— Я тоже его слышал.
— Вы мне говорили об этом. Однако вам он не сказал ничего, я же многое уяснил себе. Видите ли, Стерлинг, дело в том, что я слышал его раньше.
— Так вы знаете, что это было! — обрадовался я. Одной загадкой становилось меньше.
— Это — сигнал опасности, используемый племенем дакойтов в бирманских джунглях. Если бедняга Петри случайно натолкнулся на новый вид мухи цеце — и где? здесь, во Франции! — он обязан был по крайней мере задуматься. Но если он услышал этот крик… он сразу же должен был все понять!
— Что он должен был понять? — спросил я, чувствуя, как во мне поднимается возбуждение.
— Он должен был знать, что ему грозит смерть! — воскликнул Смит и жестом невыразимого отчаяния воздел к небу сжатые кулаки.
— Ах, какие глупцы! Какие глупцы! — застонал он, неожиданно выходя из себя. — Что наши знания рядом с гением доктора Фу Манчи!
— Доктор Фу Манчи? — переспросил я.
— То же, что и сатана: такая же дьявольская злоба и безнаказанность.
— Мистер Смит… — начал я.
Но он внезапно отвернулся, обрывая разговор, и снова склонился над бесчувственным телом нашего друга.
— Бедная Карамани, — с горечью прошептал он и погрузился в тягостное молчание.
Потом, не поворачивая головы, спросил:
— Вы знакомы с его женой?
— Нет, мистер Смит, мы никогда не встречались…
— Она так юна!.. Когда Петри женился на ней, она была совсем дитя… Самая милая, прекрасная женщина, какую я когда-либо знал…
Его слова пробудили мою боль. Во мне зазвенел нежный голос: «Думайте обо мне, как о Дерсето…» Флоретта — вот самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел…
— Ее выбрал сам Мастер. Он редко делает ошибки.
Найланд Смит снова заговорил загадками.
— Мастер? — спросил я, не скрывая своего удивления. — Вы, наверное, хотели сказать — художник?
Он обернулся ко мне, и саркастическая улыбка заиграла в уголках его губ.
— Вы правы, Стерлинг! Этот человек — великий художник! Его холст — весь мир, его краски — человеческая кровь!
Загадка на загадке! Определенно я никогда не выберусь из этого наваждения.
Неожиданно за стенами лаборатории раздались пронзительные женские крики. Я бросился к двери.
— Кто там? — спросил Найланд Смит.
— Мадемуазель Дюбоннэ. — Я сразу узнал ее голос.
— Экономка?
— Да.
— Гоните
Я открыл дверь. Обезумевшая от страха женщина вцепилась в мою руку.
— Мистер Стерлинг, — вскричала она в истерике, — случилось что-то ужасное! Я знаю, знаю, произошла трагедия!
— Не волнуйтесь, мадемуазель Дюбоннэ, — сказал я, останавливая ее, — доктор Петри..
Но она оборвала меня.
— Я должна сказать доктору Петри нечто очень важное! К нам забрались воры! Я сейчас видела в окне страшное желтое лицо с такими жуткими косыми глазами, что у меня из рук выпала кастрюля с супом! Вы можете себе представить?!
— Дело дрянь, Стерлинг, — сухо сказал Смит, становясь между женщиной и лежащим на диване Петри. — У нас в гостях один из самых кровавых убийц, каких только знало человечество.
Со стороны Корниш-роуд раздался надсадный гул взбирающейся на косогор машины. Он становился все громче и отчетливей. По-видимому, машина свернула с Корниш-роуд и теперь осторожно спускалась по узкой петляющей дороге, ведущей на виллу «Жасмин».
— Карета «скорой помощи»! — объявил Найланд Смит, и мы облегченно вздохнули.
ГЛАВА VI
ПРЕПАРАТ «654».
Мадемуазель Дюбоннэ, все еще не пришедшая в себя, была препровождена на кухню. Мы убедили ее, что Петри заболел тяжелой формой гриппа и ему необходим покой. Единственное, что не удалось нам, так это объяснить испуганной женщине появление в ее окне желтого лица. Поэтому мы посоветовали ей запереть все двери и окна на кухне и остаться там ждать до тех пор, пока кто-нибудь, освободившись, не отвезет ее домой.
На все наши увещевания она только плакала и причитала:
— О, бедный, дорогой доктор…
Картье оказался низкорослым толстяком с круглым румяным лицом и холеной бородкой. С ним были два санитара. Отдуваясь, он вбежал в лабораторию и изобразил на своем лице такой ужас, что, если бы не трагические обстоятельства, я бы от души посмеялся. Он упал на колени и склонился над бесчувственным телом.
— Черная стигмата! — пробормотал он, прикасаясь к багровому лбу доктора Петри. — Я опоздал! Кома. Ему осталось не больше часа… последние конвульсии — и конец! Боже мой… бедный Петри!
Его раздирали рыдания. Он вынул из кармана платок и принялся вытирать слезы.
— Не торопитесь, доктор, еще не все потеряно! — прервал его всхлипы Найланд Смит. — Мы с мистером Стерлингом сделали внутривенную инъекцию…
Доктор Картье возбужденно вскочил.
— Какую инъекцию?
— Я не знаю, — с потрясающим хладнокровием ответил мистер Смит.
— Что? Как? Кто вы? — заверещал доктор Картье, ничего не понимая и тараща глаза.
— Простите, доктор, я не успел представиться. Я старый друг нашего больного. Меня зовут Найланд Смит, — сказал он и объяснил: — Я посчитал необходимым сделать инъекцию препарата доктора Петри. Он назвал его «654».