Невеста рока. Книга первая
Шрифт:
— Святая Дева Мария да защитит тебя, и да простит наш Господь Иисус Христос мою бессмертную душу за то, что я участвую в этой истории, но тебя должны продать, дорогая моя, — вздохнул он как-то вечером. — Ты прибудешь в Англию на работорговом судне, и ты — рабыня, дорогая девочка. Черная рабыня, хотя ты и белая, если ты понимаешь, о чем я говорю…
Фауна не понимала всего этого. И не пыталась понять. Однако она прекрасно знала, что значит быть рабыней. Она достаточно натерпелась за последнее время. Неужели ее снова закуют в цепи, как дедушку, заставят голодать и будут избивать, пока она не умрет? Фауна снова задрожала — сегодня уже не в первый раз она ощутила холодный влажный воздух на своей обнаженной коже. Серое угрюмое небо и прохлада угнетали девочку, привыкшую к жаркой солнечной стране, стране ее рождения.
Она отвернулась от иллюминатора и грустно оглядела каюту. Приходилось радоваться хотя бы тому, что не чувствовалось качки. Этим утром море было почти спокойно. Фауна немало настрадалась от шторма, ревущего, стонущего, швырявшего корабль из стороны в сторону, когда «Мореход» находился в открытом море.
Каюта выглядела грязной и неопрятной. На столе стояла выщербленная чашка с молоком, которую заботливый О’Салливан принес рано утром. В молоке плавала муха. Фауна с угрюмым видом подцепила муху пальчиком, вытащила и смахнула на пол, где и оставила умирать во влажной грязи. Затем без всякого отвращения стала пить молоко, лакая его, как котенок. Еще О’Салливан принес корабельных галет, масло и фрукты. Масло прогоркло, и Фауна отодвинула его, однако фрукты съела с удовольствием.
Внезапно ее внимание привлек пронзительный женский крик. Она подбежала к иллюминатору. На пристани затеяли драку две торговки рыбой, крепкие, загорелые молодые женщины в полосатых юбках и вязаных кофтах. За поединком наблюдал высокий босой улыбающийся парень в синих штанах, полосатой рубашке и темной соломенной шляпе, надетой по-моряцки, набекрень. Он расхохотался, когда одна из женщин ударом повалила противницу на землю, оседлала ее, вцепилась ногтями в кофту и разорвала так, что обнажилась грудь. Моряк хохотал все громче. Собралась толпа, и теперь клубок из женских тел исчез из поля зрения Фауны. Увиденное испугало и удивило ее в одно и то же время, показалось до предела отвратительным. А еще ей подумалось, что светловолосый загорелый моряк, наблюдавший за дракой, намного красивее мистера О’Салливана с его бородищей и диким храпом, так мешающим уснуть. И уж, конечно же, этот веселый парень намного симпатичнее зловещего одноглазого капитана.
Фауна еще не сознавала, что впервые в жизни судит о мужчине по его внешности, что ее впервые заинтриговал сам вид смеющегося молодого красавца.
Она все пристальнее всматривалась в набережную, надеясь еще раз увидеть парня. Но драка уже закончилась, толпа разошлась, и моряк исчез. Победительницу поздравляли друзья, а побежденная, всхлипывая и вытирая кровоточащий нос одной рукой, другой пыталась удержать на плечах порванную кофту.
Это зрелище смутило Фауну. Но потом произошло нечто еще более впечатляющее. На пристань въехал желто-синий двухколесный экипаж с парой гнедых лошадей. Искусный кучер подогнал коляску к «Мореходу» и остановил ее так, что Фауне все было прекрасно видно. Из экипажа вышел какой-то джентльмен, предварительно поцеловав руку сидящей внутри леди. Джентльмен приблизился к сходням, ведущим на судно. Однако теперь девочку интересовал не столько экипаж, сколько находившаяся в нем молодая леди. Фауна зачарованно смотрела на нее, ведь это была первая светская дама, встретившаяся ей в жизни. Девочка вытаращила глаза от изумления, заметив элегантную шляпку с загнутыми вверх полями и лентой под подбородком. Она пристально разглядывала напудренные локоны, рассыпанные по плечам знатной леди, ее красивую бархатную накидку — как и шляпка, вишневого цвета. Лицо дамы разглядеть не удалось, но при виде ее нарядной дорогой одежды кровь ударила в головку Фауны. Это зрелище ее опьянило. Она засуетилась и инстинктивно бросилась к треснувшему зеркалу О’Салливана. О, если бы она, став взрослой, смогла одеваться, как эта леди, и разъезжать в красивом экипаже! О, какое это было бы счастье!
На гвозде в углу каюты висела старая бобровая шляпа О’Салливана, которую он надевал, когда спускался на берег не в форме. Девочка сняла ее и лихо, набекрень нацепила на голову. Затем при помощи обрывка веревки подвязала сзади волосы, рассыпав их по обнаженному плечику. Улыбаясь своему отражению в зеркале, она грациозно протянула руку, как это делала леди из экипажа.
Не имея о том представления, девочка обладала природными задатками актрисы — прежде всего восхитительной мимикой. Она ни на минуту не оставалась равнодушной к своему ужасному положению на работорговом судне, но естественная живость и жажда радости побеждали ее горе. Еще совсем ребенок, она могла одновременно смеяться и плакать.
В это мгновение дверь каюты открылась и вошли трое мужчин. Все они были высокого роста и показались Фауне какими-то чудовищами, неожиданно ворвавшимися в ее жизнь.
Двоих она знала — капитана Хамблби и мистера О’Салливана. Третий был незнаком — красивый мужчина в сером костюме, державший в одной руке шляпу и трость, а в другой — кожаный портфель. Это был тот самый джентльмен, которого она видела выходящим из желто-синего экипажа.
Она смутилась оттого, что ее застали в шляпе мистера О’Салливана, и застыла, словно статуэтка, глядя на вошедших своими прекрасными глазами.
И они пристально разглядывали ее. Губы О’Салливана изогнулись в улыбке.
— Бог ты мой, что тут происходит? — пробормотал он. — Нахальная маленькая шалунья!
Капитан лукаво повел в сторону работодателя своим единственным глазом.
— Вот то, что вам нужно, мистер Панджоу. Эта девчонка, сэр. Можно сказать, единственная в своем роде… не правда ли, сэр?
Мистер Панджоу положил на грязный стол шляпу, трость и портфель, из огромного кармана визитки [7] извлек носовой платок с кружевами и приложил к носу. Его бледное надменное лицо брезгливо сморщилось.
7
Визитка — сюртук с закругленными фалдами.
— Фу, как здесь воняет, капитан Хамблби! Как воняет!
Единственный глаз капитана воззрился на первого помощника. О’Салливан побагровел и, запинаясь, стал оправдываться:
— Девочка была заперта здесь, выходить ей не разрешалось, сэр, а если природа требует, то, мистер Панджоу…
— Хватит! — оборвал его мистер Панджоу. — Умоляю, откройте иллюминатор! Животные! — добавил он вполголоса. Однако, когда судовладелец рассмотрел как следует стоящую перед ним девочку в бобровой шляпе, залихватски сидящей на светловолосой головке, оценил ее красоту, длину ресниц, нежность светлой кожи, стало очевидно, что он не зря поднимался на борт «Морехода». Девочка стоила намного больше, чем представлялось капитану.
Мистер О’Салливан открыл иллюминатор. Ноздри Фауны затрепетали, когда острый запах соленого морского воздуха ворвался в затхлую, ставшую для нее привычной атмосферу каюты.
Фауна резко сорвала с головы шляпу, избегая встречаться взглядом с мужчинами. Она запуталась в саронге и неизбежно упала бы, не подхвати ее мистер Панджоу. Его длинные тонкие пальцы с острыми наманикюренными ногтями вцепились в запястье девочки, как клещи. Судовладелец затряс ее так, что у нее застучали зубы.
— Стой! Посмотри на меня! Развяжи волосы. Сними с себя эту тряпку! А теперь спой. Эти джентльмены сказали мне, что ты знаешь африканские песни. Давай-ка, я послушаю их!
Фауна была настолько напугана и сбита с толку, что не понимала ни одного английского слова в речи этого элегантного джентльмена. Она инстинктивно чувствовала, что в венах мистера Панджоу вряд ли можно обнаружить эликсир доброты. Над ней склонилось его жестокое лицо, цепкие пальцы причиняли нестерпимую боль, и было совсем непонятно, чем вызвана эта ярость. Ведь она не сделала ничего дурного.
Мистер Панджоу повторял и повторял свой приказ, продолжая трясти девочку, пока ее щеки не покрылись ярким румянцем и она не начала задыхаться. Фауна заплакала.