Невеста рока. Книга первая
Шрифт:
Генриетта Хамптон прислала письмо с бурным выражением извинений в роскошном букете цветов. Елена с презрительной усмешкой разорвала письмо Генриетты на мелкие кусочки, а цветы отослала в помещение для служанок. Великая Генриетта приносила свои извинения Фауне — это было забавно! Елена не ответила на письмо.
Сам принц прислал огромную корзину роз из королевского дворца вместе с запиской, написанной собственноручно; такая высокая честь заставила бы учащенно биться от радости и гордости сердце любой светской дамы. Но когда Обри поставил позолоченную корзину с розами к ногам Елены и она увидела подпись принца, ее это не тронуло. Она думала о другом: сможет ли она вообще от чего-нибудь взволноваться, не считая того случая, когда речь шла о Гарри и о том, что произойдет по окончании этой недели. Она чувствовала себя так, словно все ее жизненные дороги вели к этому единственному зловещему пункту. Она, казалось, управляла и своей собственной, и его судьбой и в то же время двигалась вместе с ним навстречу неумолимому року. Фауна, Елена, кто бы она ни была, стала просто инструментом судьбы.
Эта неделя, которую она проводила, уединившись от всего мира, была отдана напряженному ожиданию решающего момента. Ее обуревали ужасные мысли, когда она оставалась наедине с собой. И едва сдерживаемые, затаенные бурные чувства были готовы вырваться из своих оков.
Она продолжала получать сотни подарков и официальных посланий от надеющихся на ее благосклонность кавалеров, с которыми она танцевала, беседовала и кого одаривала улыбкой в ту ночь на балу. Газеты тех дней в своих статьях называли ее не иначе, как Прекрасной Еленой. Началось повсеместное подражание фасону ее платья, ее прическе. Она стала законодательницей моды, королевой красоты и даже жрицей культуры и остроумия. Она читала все эти напыщенные отзывы Люсьену, и они вместе смеялись над ними.
— Если бы они знали, кем я была! — говорила Елена.
— Было бы очень забавно рассказать им все, но не раньше, чем ты окончательно упрочишь свое положение в обществе, — заметил Люсьен.
Невольница Фауна почувствовала себя отмщенной, когда де Шартелье узнали, что леди Хамптон оставил муж, а спустя двое суток Генриетту обнаружили в постели мертвой после чрезмерной дозы веронала.
Люсьен первый прочитал об этом самоубийстве, затем хмыкнул и протянул газету жене.
— Вот так. Твои враги гибнут один за другим, дорогая, — тихо произнес он.
Елена кивнула. Известие о страшном конце Генриетты совсем не тронуло ее. Она подошла к окну и, глядя на серый дождь, моросящий над Пиккадилли, молчала. Старик, лежащий в постели, наблюдал за ней, понимая, что она думает не о Генриетте, а о своем заклятом враге — и предателе — Гарри и о приближении дня возмездия. Сейчас Люсьен был совершенно уверен, что ему не надо больше беспокоиться за жену, ибо она уже достаточно сильна для того, чтобы с достоинством и бесстрашием довести задуманное до конца.
Ближе к середине недели Люсьен сделал усилие, чтобы встать с постели, ибо почувствовал, что иначе просто умрет. Раздираемый жестоким кашлем, он под присмотром обеспокоенного доктора Суренна бродил по нескончаемым, продуваемым насквозь коридорам и огромным комнатам особняка, пристально рассматривая каждое из своих сокровищ, словно видел их в последний раз. Он подолгу сидел напротив огромного аквариума с красивыми редкими рыбками, наблюдая за ними и кормя их, до тех пор, пока не засыпал и слуги не относили его обратно в постель. Когда Елена смотрела на его увядшее, посеревшее лицо и похожее на скелет тело, закутанное в меховой халат, она совершенно ясно осознавала, что перед ней умирающий. Он не слушал ее предостережений и лишь принимал немного опиатов, прописанных доктором. Маркиз решил испить последние капли из чаши жизни и остаться верным своей философии — презирать боль и слабость, не обращая внимания на саму смерть, крадущуюся за ним по пятам по огромному дому, голодную, жаждущую и страшную среди всей этой роскоши и красоты. Люсьен ощущал ее постоянное присутствие и всякий раз, пробуждаясь к новому дню, чувствуя, что еще дышит, лишь посмеивался над сумрачной упрямой костлявой фигурой, зловеще склонившейся над ним.
— Смерть должна подождать, пока мы не добьемся нашей полной победы, — как-то утром сказал он жене, умолявшей его вернуться в постель.
— Вы нужны мне, в этот уик-энд я не стану доводить до конца то, что намечала, — сказала она. — Я пошлю Гарри послание, что наша встреча откладывается.
— Ты не станешь делать ничего подобного, — отрезал маркиз, сотрясаясь в приступе кашля, с перехваченным дыханием. — Я запрещаю тебе делать это. Следуй своему плану, а затем придешь ко мне и расскажешь все. Я желаю узнать обо всем, прежде чем лягу в могилу.
И тут она, готовая разрыдаться, вскричала:
— О, не покидайте меня, Люсьен!
Он с необычной для него нежностью погладил ее золотисто-рыжие шелковые волосы и тихо произнес:
— Послушай, мой самый яркий и прекрасный бриллиант, я запрещаю тебе горевать обо мне, когда я умру.
— Ну как я смогу не горевать?! — с отчаянием в голосе воскликнула Елена. — Моя жизнь без вас утратит смысл!
— Полно тебе… вспомни все, чему я учил тебя, когда говорил, что надо сдерживать свои эмоции. Кроме того, ты станешь самой престижной вдовой в Англии. И я надеюсь… надеюсь, что ты найдешь себе мужа, с которым откроешь свою красоту всему миру. Это мое самое сокровенное желание.
Она подумала о руках Гарри, обнимающих ее талию, о его зеленых жаждущих глазах и о разрушающей любви, которую они испытали.
— Люсьен, я никогда не выйду замуж еще раз и никогда не покажусь в свете, где меня могут опозорить из-за моей негритянской крови, — с горечью проговорила она.
Маркиз сердито посмотрел на нее и сказал:
— Ты становишься болезненно впечатлительной. Позови ко мне Обри, мне надо продиктовать ему письмо.
Она вздохнула и поднялась. Когда вошел молодой секретарь, в ней не шевельнулось ни сострадания, ни тщеславия при виде его изменившегося лица. Может быть, когда-нибудь потом, подумала она с цинизмом, достойным ее учителя, она позовет несчастного мальчишку в свою постель и будет укачивать его светловолосую голову на своей груди, чтобы он не погиб от безнадежной любви к ней. Передавая ей письма и при этом случайно касаясь ее руки, он смертельно бледнел. Она знала, что он чувствовал при этом, бедняга! И девушка Фауна, и женщина Елена — обе вздрагивали, охватываемые желанием, от прикосновения руки любимого…
Люсьен был прав. Наверняка для нее лучше, если Гарри Роддни исчезнет из этого мира.
День расплаты приближался. Смерть ожидала, подобно волку, сидящему в засаде, и, тяжело дыша, облизывалась. Ее злобное дыхание проникало в опочивальню маркиза, наполняя ее дурным запахом, с которым не могли справиться пряные благовония и аромат духов.
Маркиз, неизменно насмешливый, решил разыграть прощальную шутку с несчастным секретарем.
В последнее время Обри крайне раздражал маркиза своим настроением и подавленностью, блуждая, словно грустная тень, за Еленой и делая ошибки в работе одну за другой. Такого Люсьен не прощал. Зная, что молодого человека снедает безнадежная страсть, он неоднократно советовал ему самым грубым образом найти утешение в объятиях другой дамы. Но эту идею Обри категорически отвергал. Несчастный молодой человек отчетливо понимал, что, пока он не удостоится расположения маркизы, ему никогда не удастся проявить свою мужскую отвагу по отношению к любой другой женщине.
После ухода Елены умирающий маркиз послал за Обри и со всей серьезностью сообщил ошеломленному молодому человеку, что госпожа маркиза смилостивилась и призналась в своей готовности ответить на любовь Обри.
— Ты доставишь мне огромную радость, если добьешься ее, — закончил маркиз; его запавшие глаза пристально разглядывали мрачное лицо молодого человека. На нем сейчас отражались одновременно страдание и радость.
— Но, сэр, сэр! — растерянно прошептал Обри, нервно теребя воротничок камзола и падая на колени перед постелью хозяина.