Невеста
Шрифт:
— Да, — сказал после небольшой паузы Комаров, — видите, как все интересно обернулось! Я думал, что буду задавать вопросы, а получилось наоборот. Что ж, сам напросился… Только не так это легко — отвечать. Ведь в то время, о котором вы говорите, я сам молодым был. Боюсь, что окажусь пристрастным, приятно свою молодость добром поминать… А хорошее было, — вы правы. И вера была, и страсть, и мужество. А теперь, по-вашему, нет?
— Разве я говорю, что нет?!
— Погодите, Валя, — остановил он ее взмахом руки, — вот что мне пришло сейчас в голову. Допустим,
— Что вы этим хотите сказать?
— А то, Валя, что в любом времени есть и хорошее и плохое. А того хорошего, что есть в наши дни, не было еще никогда! Вот вы начали борьбу за Володю. Ну и что же? Разве люди отвернулись от вас? Разве вы сами не убедились, что слова «честность», «справедливость» притягивали людей, как магнит?
— Но ведь не всех, не всех! — воскликнула Валя.
— Правда, которая притягивает всех без исключения, — это розовенькая, безобидная, ни к чему не обязывающая правда, — поверьте мне, Валя! Настоящая — она большая, иногда суровая, колючая, ее как икону на стену не повесишь! Одни без нее жить не могут, другим она — как еж за пазухой!.. Послушайте, Валя. Я не пророк, но позволю себе одно предсказание. Можно?
Валя неопределенно пожала плечами.
— Настанет день, — продолжал Комаров, — когда испытания, выпавшие вам с Володей, останутся позади. Может быть, вы думаете, что тогда обретете полное спокойствие? Будете безмятежно вспоминать все, что произошло, как вспоминают о буре в тихий, безоблачный день? Нет, Валя! Вам и Володе покой не уготован. Это и есть мое предсказание.
— Вы хотите сказать, не те характеры? — с усмешкой спросила Валя.
— Я хочу сказать — не то время. Борьба за нашу, советскую правду не вчера началась и не завтра кончится.
— Да, да, я согласна, но почему же тогда ее боятся и те, которые не должны, которые не смеют бояться! Сейчас пример приведу! Я в бригаду пошла, где Володя работал. Всю правду им выложила! А они сначала смеялись надо мной, а потом сказали: «Ладно, подумаем…» А что тут думать, когда все и так ясно… Впрочем, — осеклась Валя, — что я говорю… Вы ведь не знаете, что там, в бригаде, с Володей случилось…
— Совсем плохим секретарем вы меня считаете, Валя… Ничего-то я и не знаю…
Комаров посмотрел на нее с веселой укоризной и пошел к двери.
Валя не расслышала, что именно он сказал кому-то в приоткрытую дверь. Она с недоумением следила, как медленно, будто обдумывая что-то, Комаров возвращался к столу, и вдруг увидела вошедшего вслед за ним Воронина. Он явно смутился, даже попятился, но Комаров громким голосом подбодрил его:
— Давай, давай, бригадир, проходи! Прости, что долго заставил
Валя резко встала. Теперь оба они — Воронин и Валя — стояли друг против друга.
— Что ж, поздоровайтесь, — негромко сказал Комаров.
Несколько мгновений Воронин колебался. Потом сделал шаг вперед, протянул Вале руку и глухо произнес:
— Что ж, прости… невеста.
Она нерешительно ответила на его пожатие.
— Невеста, — с каким-то недоумением, точно впервые слыша это слово, повторил Комаров. — Как это тихо и мирно звучит…
— Значит, вы не одну меня вызвали? — не слушая его, нетерпеливо спросила Валя.
— Ошиблась, Валя, ошиблась, — улыбнулся Комаров, — сам он ко мне… прорвался. Верно ведь, Воронин? Правда его сюда в обком гнала.
— Тогда расскажите, — Валя живо обернулась к Воронину, — все-все, как было!
— Он уже рассказал! — снова вмешался Комаров. — Я его просто подождать просил, пока мы с вами побеседуем…
26. Заключительное слово
— Значит, я могу идти? — спросила Валя.
— Нет, вам еще рано уходить. И ты, бригадир, подожди. Интересный разговор будет…
Комаров посмотрел на часы, потянулся к столику, на котором стояли телефоны, и нажал кнопку звонка.
— Все собрались? — спросил он заглянувшую в дверь девушку-секретаря.
— Почти все.
— Пусть заходят.
Спустя мгновение в кабинет вошел незнакомый Вале высокий широкоплечий человек. На его открытом лице играла улыбка. Широко шагая и размахивая красной папкой, он направился к поднявшемуся ему навстречу Комарову.
— Привет, Борис Васильевич! Чуть не опоздал. Туман на улице чертовский! — У него был звонкий, почти мальчишеский голос.
Разглядывая веселого, уверенного в себе незнакомца, Валя не сразу увидела следователя Пивоварова. Ожидая, когда секретарь обкома обратит на него внимание, он нерешительно топтался у порога, потом вытянулся и по-военному представился:
— Пивоваров! Явился по вашему…
— Да, да, — прервал его Комаров, — проходите, пожалуйста, товарищ Пивоваров.
«Что это значит? Зачем он здесь?» — подумала Валя, с неприязнью глядя на одутловатое лицо следователя, который, видимо, ее не замечал.
Но еще более ее удивило появление отца. Кудрявцев направился было к Комарову. Но тут неожиданно встретился взглядом с Валей и в недоумении приподнял плечи. Валя сделала большие глаза: сама, мол, ничего не пойму.
— Садитесь, товарищи, садитесь, — приглашал Комаров к столу. — Знакомьтесь! Товарища Волобуева все, наверное, знают… Товарищ Пивоваров из Калининского райотдела милиции. Николай Константинович Кудрявцев из совнархоза… Бригадир с Энергостроя Воронин… А это Валя, комсомолка, студентка пединститута…
— Представляете себе, — приятным голосом снова заговорил Волобуев, обращаясь ко всем, — такой проклятый туман! Хоть впереди машины иди и дорогу водителю указывай. В трех метрах ни черта не видно. Вы только взгляните: молоко!