Невеста
Шрифт:
— Немцы обычно понимают английский, — подумала я вслух, припоминая своих клиентов из Германии, которых было, может быть, с десяток за время работы в московском эскорте.
— Ну, видишь, — обрадовалась Сабрина, — я же говорю.
— Не спеши на меня рассчитывать, — остудила я энтузиазм подруги. — До летней сессии никуда я не сдвинусь. А там видно будет.
— Ну, давай хоть сходишь со мной в агентство. Познакомишься с людьми, составишь свое мнение. Ты же любишь обо всем судить сама, — сказала моя соседка с хитренькой улыбкой.
Это, в принципе,
Офис туристической компании располагался на Ленинградском проспекте, в квартире со следами недавнего ремонта, на первом этаже одного из жилых домов неподалеку от станции метро «Аэропорт».
Обходительный, немного суетливый клерк был в простеньком черном костюмчике и сером галстуке, с пробором в редких волосах. Его звали Костей, и я гадала про себя, является ли он сутенером в обычном смысле этого слова.
Костя угостил нас растворимым кофе и принялся рассказывать о сладком житье-бытье проституток в объединенной Германии. Он сыпал названиями городов и земель, показывая, что досконально знает предмет, презрительно отзывался о Востоке, зато Рейнскую область и Баварию описывал, как рай земной. У меня не было никакого основания ему не доверять, но к концу разговора никаких сомнений не осталось: сутенер он и есть сутенер, что в неухоженной брянской хрущевке, что в московском офисе, где установлены компьютеры и снуют деловитые секретарши.
На обратном пути Сабрина ерзала от нетерпения, ожидая, что я прямо сейчас дам свое согласие. Ее можно было понять, поскольку в нашем салоне выбор клиентов останавливался на ней реже, чем на остальных. Но я, вместе с Изабеллой и Кристиной, как раз не могла пожаловаться на отсутствие заработка, и не видела особенного смысла искать добра от добра. Поэтому Сабрину я старалась не обнадеживать, хотя и вариант с Германией таил в себе немало любопытного.
Так и не приняв окончательного решения, мы продолжали работать и жить в одной комнате, а еще через некоторое время я встретилась с Борисом Аркадьевичем, моим пожилым клиентом из тайного списка, который приглашал меня в гости раз или два каждый месяц.
— У меня случилось кое–что, — сказал Борис Аркадьевич, когда я вышла из ванной, где принимала душ после непродолжительного секса.
— Да, что такое? — изобразила я интерес, удобно раскинувшись в кресле, забросив ноги на постель и прикрыв их простыней, чтобы не мерзли — снаружи было жарко, и в квартире работал кондиционер.
— Меня отправили на пенсию, — сказал он, продолжая лежать и глядя в потолок.
— Это хорошо или плохо? — спросила я.
— Ну, плюсы, конечно, есть, — ответил Борис Аркадьевич. — Появилось время, чтобы грибы собирать, рыбачить.
— Невесело же ты об этом говоришь.
— А как думаешь, с таких мест уходят по своему желанию? — спросил он.
— Не знаю, — сказала я, — тебе виднее.
— Молодые кадры подпирают, надо давать дорогу, — голос отставного чиновника
— Это всегда происходит, — отозвалась я, не зная, как еще его поддержать.
— У меня была машина с водителем, — сказал он, — зарплата невысокая, но вопросы решал, и всяко-разно деньги заходили. А теперь это закончилось…
— Но вопросы можно помогать решать и неофициально, — наморщила я лоб.
— Это слезы, девочка, по сравнению с тем, что было раньше. Нормальный стоматолог берет за коронку больше, чем вся моя пенсия. Придется нам сократить наши свидания, тем более, что мне надо купить машину, — лицо Бориса Аркадьевича при этих словах так скривилось, что я подумала, будто он испытывает зубную боль.
— Крутую, небось, хотите? — спросила я.
— Да нашу, российскую, и то со вторых рук ищу! — в сердцах выпалил Борис Аркадьевич и отправился, наконец, в ванную.
Пока его не было, я успела одеться, зная, что повторный заход не в обычаях пожилого чиновника. Краситься тоже не стала, ограничившись одной помадой — до вечера было еще далеко.
Борис Аркадьевич вернулся в мохеровом халате синего цвета и пригласил меня на кухню, где мы пили изредка чай или кофе с коньяком, если у обоих было время. Сейчас наступили дни, когда он был по-настоящему свободен, что не улучшало его настроение, но мне, по большому счету, не было до этого никакого дела.
— Только сейчас я раскрыл для себя, что не так уж много смыслю в обычной жизни, — продолжал жаловаться отставной чиновник. — В Москве как раз открылись отличные супермаркеты, и я покупал в них все, что хотел, не глядя на цены. Теперь уже надо скупаться на рынках, попроще жить, экономно. И машина мне нужна, чтобы за город ездить, иначе, говорят, пенсионеры долго не живут. А там найдутся, что называется, натуральные увеселения — ягодки, грибочки, дачка, удочки, мать…
— Дались тебе эти удочки-грибочки, — улыбнулась я, чувствуя свое превосходство. — Начинается новая жизнь, а это всегда здорово!
— Тебе, молодой и красивой, здорово, — Борис Аркадьевич на мгновение поднял взгляд на меня. Мешки под его глазами набрякли, а морщинистые щеки, кажется, обвисали больше, чем месяц назад, в нашу прошлую встречу. — Я вот даже за рулем–то отвык ездить, а как подумаю об автосервисах наших, вообще тошно делается.
— Тут я тебе помогу, — снова улыбнулась я. — Машина есть шестилетняя в отличном состоянии, как раз для Вас.
— Что за машина? Откуда? — подозрительно спросил Борис Аркадьевич.
— Моя машина, восьмая модель, никаких посредников. И отдаю задешево.
— Какой год, говоришь?
— Ей шесть лет, ну, почти семь, но пробег минимальный. Я–то не езжу почти никуда.
Кондратовы умельцы смотали в свое время счетчик моей «восьмерки», но чиновнику знать это было необязательно.
— И сколько ты хочешь?
— Всего четыре штуки зеленых, — сказала я, не моргнув глазом.
— Спасибо, — сказал Борис Аркадьевич, но огонек в его глазках не пропал. — Это слишком дорого.