Невезучие
Шрифт:
– Как не колдунья?! – потрясенно ахнул красномордый. – Так что, церковникам вообще верить нельзя?
– Ну почему же нельзя? – совсем развеселилась я. – Пусть верят, разрешаю. Например, в богиню Аолу и ее братьев!
Мужик задумчиво поскреб в затылке:
– Тьфу, вот гоблины-то! Судя по тому, как вы, госпожа, на язык бойки, вы и есть самая настоящая колдунья!
– А ведьма тогда кто? – подбадривающе улыбнулась я.
– Так тетка Мона-покойница, мать нашего кузнеца Густава.
– И кто ее ведьмой назвал?
– Дык вестимо кто, церковник наш! –
– Так ему же верить нельзя, – иронично напомнила я. – Логично?
Собеседник пару минут потрясенно таращился на меня, беззвучно разевая рот, а потом весело загоготал, хлопая себя по коленям.
– Вот, госпожа, спасибо, повеселили. Уж не знаю, как это у вас получается, да только разговоры ваши чуднее любого колдовства!
– Вы священника вашего в погреб прохладный посадите, похоже, он на солнце перегрелся, – спокойно посоветовала я. – А мне все толком обскажете, что и как у вас тут приключилось.
Церковника подхватили под мышки и уволокли прочь, невзирая на его отчаянные вопли. Упитанный мужик, поглядывая на меня донельзя уважительно, приглашающе махнул рукой, указывая в сторону виднеющегося за плетнем дома.
– Дозвольте в гости вас пригласить, в извинение так сказать. Правда, в хате у меня неспокойно, дочки из воли отцовской вышли. – Он опечаленно пошевелил мохнатыми бровями. – Эвон как оно повернулось-то… Юбки не носят уже – как вы, в штанах ходят. Замуж не желают – не по нраву им наши местные женихи. День-деньской с луком упражняются либо ножики в цель мечут. Меня, старого, не слушаются…
– А что же так? – сочувственно подмигнула ему я. – А может, я и тут колдану?
Красномордый смешливо прыснул в кулак:
– Ох и шутница же вы, как я погляжу. Я-то сам староста местный, Штефаном меня звать. Померла, значится, у нас давеча кузнецова мать – первая на селе склочница и сплетница. Мы уж все вздохнули с облегчением и свечку Аоле поставили, да не тут-то было. Положили мы тетку Мону в гроб да молитву, как водится, над ней прочитали. Но только вознамерились гроб поднять и на телегу поставить, как раздались звуки ужасные и в воздухе распространилось зловоние омерзительное. Три раза пытались мы, благословясь, гроб из горницы вынести, и каждый раз подобное приключалось. Вот и смекнули мы, что дело здесь нечисто. А тут и священник наш объявил, дескать, в покойницу демоны вселились да в ведьму ее обратили, и предрек, будто сегодня на утренней заре приедет к нам вооруженная девица, кою поймать надобно и призраку в жертву принести. Тогда, мол, злой дух из ведьмы весь и выйдет…
– Стоп, какой еще призрак? – окончательно запуталась я. – Ну с пастырем вашим мне уже и так все предельно ясно, а призрак-то тут при чем?
– А с призраком у нас совсем горе вышло! – не на шутку закручинился староста. – Лет этак пять назад завелся у нас в часовне святой Бригитты призрак паскудливый, и так он все село в оборот взял, что ни вздохнуть, ни перну… хм, ни чихнуть спокойно нельзя. Он и девок пугает, и на скот порчу наводит, и непогоду насылает. Одно спасение – откупаться от него регулярно одежей, едой и самогоном.
– Ничего себе! – восхищенно присвистнула я. – Так это же настоящий проглот, а не призрак. А вы тоже хороши. Собрались бы всем миром да отдубасили его изрядно!
– Да как же можно, – аж перекосился Штефан, – он же призрак!
– Ну-ну, – саркастично хмыкнула я. – Ладно, гоблин с вами. Мне все равно в часовню заглянуть нужно, вот и спытаю лично, что у вас там за любитель самогона балует…
– Да мы вам по гроб жизни, госпожа, благодарными останемся! – бурно возрадовался староста, чуть не бросаясь ко мне на шею.
– Ни-ни, – шутливо одернула его я. – А пока покажи мне вашу хваленую ведьму.
– Обязательно, – еще пуще повеселел староста, похоже узревший во мне долгожданное избавление от всех ципелинских проблем оптом.
Между тем, скрашивая дорогу сей немудреной беседой, мы подошли к добротному дому, увенчанному крепкой двускатной крышей и украшенному расписными ставнями. Я еще не успела взойти на крыльцо, как дверь неожиданно растворилась и на ступеньки выскочили три рослые, дюжие девицы в кожаных штанах и обшитых стальными пластинками кафтанах.
– Батюшка, – солидным басом зачастила первая, бросая на меня косой оценивающий взгляд исподлобья, – так ты же обещал на торжок за гостинцами поехать!
– Да! – грозным баритоном поддакнула вторая богатырша.
– Точно! – грудным контральто поддержала третья.
Подозревая, что сейчас произойдет что-то любопытное, я оперлась спиной на резной столбик, скрестила руки на груди и приготовилась смотреть да слушать.
– И что же вам привезти, дочери мои любезные? – выдал классическую родительскую фразу староста, опасливо помаргивая в мою сторону и, очевидно, радея за свой трещавший по швам отцовский авторитет.
– А привези-ка ты мне, батюшка, лекало! – решительно потребовала старшая дочка, упирая в бока мускулистые руки.
– Это кого, лекаря что ли? – сразу не скумекал любящий отец.
– Лекало! – по-военному отчеканила девица. – Овалы на железе по нему рисовать, дабы шлем склепать сподручнее было.
– Да! – грозно поддакнула вторая богатырша.
– Точно! – поддержала третья.
Я сдавленно хихикнула.
– А тебе что привезти, дочь средняя? – отчаянно заюлил отец, чувствуя, как его авторитет становится просто фикцией.
Я навострила уши.
– А мне, батюшка, рубанок новый!
– Банок, что ли, под варенье? – с замиранием переспросил отец.
– Рубанок, древко для копья выстругать! – сурово поправила дочка.
– Да! – грозно поддакнула первая богатырша.
– Точно! – поддержала третья.
Я уже кусала губы, чтобы не рассмеяться.
– А тебе что привезти с торжка, дочка меньшая, любимая? – нудной песенкой завел староста, наливаясь багровым румянцем гнева.
– А мне клещи и долото, – мурлыкнула барышня, красноречиво поигрывая бицепсами. – А гвозди не вози, батюшка, я их у кузнеца нашего бесплатно натырю…