Невидимая река
Шрифт:
Они оба ушли, и я, как ни пытался, ни с кем из них за весь вечер больше не смог поговорить. Получилось пообщаться только с Робертом, который не пил и выглядел довольно хмуро. Они с Эйбом говорили о политике. Я присоединился к ним.
– Надеюсь, не помешаю? Вы знаете, мне кажется, что американская политическая система – это потрясающе!
Роберт смерил меня взглядом, будто прикидывая, стоит ли принимать меня в компанию или нет.
– А, Александр! Ты из С-Северной Ирландии или из Южной? – задал он вопрос.
– Из Северной.
– Это часть Соединенного Королевства, –
– Ага.
– Значит, ты голосуешь за п-парламент Лондона? – спросил Роберт.
– Да.
– Интересно. Алекс, а мы как раз говорили о выборах здесь, у нас, в следующем году.
– Голосование за президента, палату и за сенат, – сказал я.
– Не за весь сенат, Алекс, а только за треть с-сената.
– Но год будет непростым, – добавил Эйб, – президентские выборы. Кандидаты от республиканцев уже включились в борьбу. Доул победит конечно же.
– Я знаю. Как можно такое пропустить, про это же написано во всех газетах.
– Ты удивишься, сколько людей не читают г-газет. Или читают исключительно про О. Джея Симпсона. Только пятьдесят процентов тех, кто может голосовать, действительно голосует в этой стране. В Ирландии, думаю, голосует процентов семьдесят–восемьдесят.
– А вот этого я не знаю, – признался я.
– Доул пролетит, – сказал Эйб. – Чарльз сможет переместить партийное равновесие ближе к центру, мы от этого только в выигрыше.
Роберт посмотрел на Эйба, давая понять, что тот слишком разошелся.
– Да я рассказал Алексу про шестое августа, ему можно верить.
– Господи, скольким людям ты еще р-рассказал?
– Только Алексу.
Роберт обернулся ко мне:
– Алекс, прошу тебя, никому ничего не говори. Эйб не должен был сообщать тебе об этом. Мы д-до конца не уверены в том, что Вегенер объявит об отставке, фальстарт нам не нужен.
– Он уйдет, у Чарльза преимущества перед всеми, – заверил Эйб. – Служебное кресло ждет его, республиканцам он необходим. Никто не смеет забывать, что к этой партии в свое время принадлежали Линкольн и Тэдди Рузвельт, а не только Рейган и Буш.
– Я бы не стал на твоем месте г-говорить об этом, – отрезал Роберт.
Эйб как будто слегка смутился.
– О'кей, – угрюмо отозвался он.
– И ты тоже, Алекс, – настаивал Роберт.
– Я буду нем как рыба.
– Роберт, можно я скажу тост? – спросил кто-то.
Роберт извинился и направился в другой конец комнаты. А поскольку Эйб был пристыжен, он тоже попросил прощения и оставил меня.
Я многое почерпнул из бесед с Чарльзом и Робертом, но настоящий шок, откровение, сенсация ждали меня под конец вечеринки, когда я направился в уборную. Еще ни разу я не сидел в сортире так плодотворно.
Некоторые люди, судя по слухам, держат в туалетах статуэтки «Оскаров», врученных Американской киноакадемией, другие складывают журналы и прочее чтиво в специальный лоток возле самого трона, еще кто-то старается создать в этом месте веселую атмосферу и приклеивает на стены всякие картинки, смешные побрякушки для ванной. Скорее это свойственно британцам, нежели американцам. Британцы рассматривают телесное как с точки зрения стыда, так и с точки зрения
Малхолланды не нашли ничего лучше, как развесить на стенах туалетной комнаты фотографии в рамках со своими изображениями в былые годы. Преимущественно из времен туманной юности. На одном из снимков был Чарльз с прыщавым лицом, стоящий рядом со снеговиком, чье лицо он тоже украсил прыщами из гравия. На другой фотографии – Амбер в адвокатском парике и мантии, играющая мужскую роль в оперетте «Суд присяжных». Вот улыбающийся Чарльз в шортах и полосатой майке рядом с дюжиной других мальчиков перед массивной горой снаряжения. Подпись гласила: «Сборная по лакроссу Губернаторской академии Брайта, 1973».
Под фотографией мелким шрифтом было написано имя каждого мальчика. Чарльз Уильям Малхолланд, Джордж Руперт Данливи, Стивен Филипп Смит, Алан Джеймс Хоутон…
Черт, откуда мне известно имя Алана Хоутона? Ах да, вспомнил. Пропавший шантажист.
Это такое особое высокомерие – пристроить подобную фотографию в отхожем месте?
Не обязательно. Возможно, никто ни разу не удосужился прочесть имена. Но даже если и так, я бы не стал рисковать. А может, Чарльз не так умен, как я полагал?
Я вымыл руки и лицо, улыбнулся и решил, что пора домой.
Роберт проводил меня до двери, и я с особенным, подчеркнутым спокойствием сказал ему на прощание:
– Бесподобная получилась вечеринка, приятель.
На следующее утро, избежав зрелища любовных игр Эрии и Джона за завтраком с последующим мартини от Пата, после нехилой дозы афганского героина с примесью черной смолы я пошел в денверскую публичную библиотеку и стал искать что-нибудь об Алане Хоутоне. Ничего. Тогда я задал в поиске «Сборная по лакроссу Губернаторской академии Брайта». Масса историй, но самая существенная, заинтересовавшая меня, произошла в 1973 году, когда Чарльзу было шестнадцать.
В «Денвер пост» были только две коротенькие статейки, так что после пары дополнительных справок я вскорости просматривал микрофильмы «Денвер диспетч», ныне не существующей газеты, которая выходила в западной части города, в предгорьях.
Губернаторская академия Брайта, открывшаяся в конце девятнадцатого столетия частная школа-интернат для мальчиков на юго-западе Денвера, хоть и не стояла в одном ряду с Эндовером или Эксетером, однако была, несомненно, самой лучшей школой штата, в нее поступали ученики со всей страны. Туда принимались мальчики одиннадцати лет, а оканчивали школу они в семнадцать. Почти половина выпускников по окончании школы поступали в самые элитарные университеты – Гарвард, Йель или Принстон. Спорт здесь был в большой чести. Американский футбол, обычный футбол, хоккей на льду, баскетбол, лакросс, даже крикет и регби. Кто-то занимался фехтованием, бегом; зимой по пятницам все катались на лыжах. Учеба, конечно, была на первом месте, но занятия спортом вознаграждались стипендиями и всячески поощрялись.