Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

Бамм Питер

Мне надо было поехать в штаб дивизии, чтобы выяснить ситуацию. Только что прошла гроза, сопровождавшаяся сильным ливнем. Почти все машины быстро застревали в грязи: это было первое предупреждение относительно того, что нам ожидать от русской земли. Однако пока еще стояло лето; в течение нескольких часов солнце высушило всю грязь, образовавшуюся после грозы. Но во всех своих проявлениях – а их было много, и зачастую они были непредсказуемы – грязь оказалась таким же смертельным врагом для раненых, как и холод. Но пока мы еще в полной мере этого не осознавали.

Для поездки я выбрал лошадь. По дороге, когда я огибал опушку леса, я увидел протестантского капеллана, сидящего на земле. Он привязал свою лошадь к дереву

и, казалось, что-то искал. Я спешился. Мы ранее были уже знакомы и испытывали по отношению друг к другу чувство симпатии. Впервые мы встретились в маленькой церквушке во Франции в 1940 году. Во время наступления под Шмен-де-Дам полевой хирургический госпиталь располагался как раз в ней. Церковь была разрушена во время Первой мировой войны, но затем старательно восстановлена, отчасти для этого была использована прежняя кладка. Старые камни отчетливо выделялись на фоне вновь отстроенных стен. У нас состоялась продолжительная дискуссия, касавшаяся круглых башен, покрытых черепицей, которые возвышались по углам. Не без чувства самодовольства ученый прочитал целую лекцию богослову; он ему объяснил, что башни такого типа, так называемые «круглые», можно найти на всем пространстве от Пиренеев до Южной Англии.

Всегда было крайне приятно встретить в зоне боевых действий кого-нибудь из старых знакомых. Первым делом вы испытываете чувство внутреннего удовлетворения и облегчения, что этот человек все еще жив. Затем каждый начинает рассказывать истории о том, что с ним приключилось за последнее время. Зачастую невозможно определить, где фантазия автора переплетается с реальными фактами. Но при встречах подобных этой есть шанс узнать какую-нибудь ценную информацию. Двое людей приветствуют друг друга, когда они встречаются в боевых условиях, точно так же, как и афиняне, наверное, приветствовали друг друга, когда они встречались на агоре:

– ? (Что нового?)

Мы сели вдвоем на стволе дерева с одинаковым чувством – словно мы сели за столик в кафе на бульваре.

У хирурга был хороший повод оценить самого капеллана и его работу. Когда хирург, слуга людей, достигает пределов своих возможностей, за дело берется слуга Господа. Он может указывать путь, начиная с того момента, когда ученый беспомощно разводит руками, к воротам, ведущим к вечности; это путешествие требует комфорта и подтверждения из источников знания более глубоких, чем те, которыми когда-либо располагала наука.

Раненый человек, который умирает в полевом хирургическом госпитале, не является инвалидом в прямом смысле этого слова. Это человек в полном расцвете сил, безвременно вырванный из жизни, не успевший многого сделать. Отчаяние молодого человека, которому судьба даровала еще несколько часов земной жизни, просто безмерно, и все те почести, которые во всем мире воздают павшим в бою, не могут уменьшить его страдания ни в малейшей степени.

Тогда перед умирающим человеком склоняется капеллан, – а в то время вокруг него другие раненые принимают пищу, – у него в руках нет ничего, кроме Книги, которая дает настоящее утешение. Очень часто я восхищался этими служителями Господа, многим они приносили успокоение в их последний час.

Даже сейчас я точно не знаю, как относиться к истории, которую мне тогда рассказал капеллан. Накануне днем к нам доставили интенданта, заведовавшего продовольственным складом. Взрывом шального снаряда, в нескольких километрах от линии фронта, ему оторвало левую руку и разворотило левое колено. Он был совершенно безвредным человеком: в первую очередь он заботился о бобах и ветчине и даже не помышлял стать героем. Мы сделали все, что только можно было, для обрубка его руки и ампутировали ногу. Он даже потерял не очень много крови; иногда, когда отрывает конечности, стенки кровеносной артерии сужаются, и их закупоривает сгусток крови, который через некоторое время рассасывается.

Но пациент, этот мирный человек, который так внезапно попал в объятия смерти, испытал сильнейший нервный шок.

Состояние нервного шока, сопутствующее ранению, хорошо известно медикам, и его легко определить. Это органическое нарушение нервной системы, которое приводит к проблемам в кровообращении, перебоям пульса, сокращениям мышц и к сбою некоторых других функций организма. Все эти нарушения связаны с работой головного мозга.

Несмотря на все наши усилия, нам не удавалось вывести пациента из этого состояния. Когда я отправлялся в путь, он был при смерти.

Он попросил священника отослать имевшиеся у него часы его жене: это был ее подарок. Он их носил на утраченной ныне левой руке. Он точно описал место, где его ранили; как раз та самая опушка леса, где мы сейчас сидели. Это было последнее желание несчастного человека, который встретил смерть в заботах о доверенном ему складе.

Как священник, так и хирург занялись поисками воронки от снаряда. Это оказалось довольно просто, так как вокруг лежали поваленные деревья. На оторванной руке сидела ворона. Часы все еще шли…

Когда я добрался до штаба дивизии, то застал там начальника штаба, сидевшего на маленьком раскладном стульчике. Он как раз завтракал ветчиной и бобами, доставая их из жестяной банки. Майор Генерального штаба был лицом достаточно важным. Но этот великий человек был настроен дружелюбно. И на это была своя веская причина. С точки зрения командования, наличие первоклассной медицинской помощи для раненых помогало поддерживать высокий моральный дух в войсках. Кроме того, этот проницательный человек понимал, что никто не даст ему более достоверной информации о реальном моральном состоянии солдат, чем полевой хирург. Легкораненые всегда были весьма словоохотливы, они все еще были полны впечатлений от только что пережитых ужасов. Из обрывков информации, обычно отражавших ситуацию на крохотном участке фронта, а также по той манере, в которой люди о ней рассказывали, опытный слушатель всегда мог получить ясное представление о преобладающих настроениях. Майор как раз об этом и расспрашивал меня, кроме того, я поделился с ним некоторыми своими личными впечатлениями. Успех наступления воодушевил людей и вдохновил их на новые, еще большие подвиги.

Затем я расспросил майора относительно небольшой деревушки Голеркани, расположенной на правом берегу реки, куда мы собирались перевести наш полевой хирургический госпиталь. Он одобряюще улыбнулся. Деревушка находилась как раз возле переправы, сооруженной подразделениями дивизии. Он уже отдал приказ, чтобы там построили мост. Затем он взглянул на меня и несколько иронично сказал:

– Но Тимошенко стреляет по ней из своих тяжелых орудий!

В таких случаях приличия требовали того, чтобы один из собеседников пожал плечами и сказал: «Ну и что!»

– Почему мы не можем их уничтожить?

– Орудия находятся примерно в двадцати километрах от наших позиций и так хорошо замаскированы, что авиационная разведка не может их засечь. Мы послали за подразделением, оснащенным звукоуловительными приборами.

– Расскажите мне, кто он такой, этот Тимошенко?

Вот тогда я впервые и услышал о маршале Тимошенко, который, как утверждали, командовал всем южным флангом обороны русских, упиравшимся в Черное море. Майор познакомился с маршалом, когда, будучи офицером рейхсвера, он был направлен в Москву. Тимошенко был человеком блестящего ума, и майор считал его лучшим из тех командиров, которыми располагали русские. Простое здравомыслие маленького человека сводилось на нет осознанием величия тех событий, которые он мог наблюдать каждый день и которые сбивали его с толку. Я выразил свое удивление по поводу того, что мы так глубоко проникли на территорию русских, не встретив, по сути дела, серьезного сопротивления.