Невинная девушка с мешком золота
Шрифт:
На учёбу в Церковно-Приходскую Академию принимали без различия племён — лишь бы присягнули Единой Ерусланской Анакефальной Церкви и отреклись от Рима. Шляхтичи уже сколько раз отрекались, а всё равно тайком молились по-своему в кельях, а когда после Большой Перемены назначался Левый Галс, то и открыто, ввиду временной свободы. Но сейчас-то начался Правый Галс...
— Радищев! К тебе обращаюсь! Третий раз уже! — рявкнул отец Гордоний.
Лука вскочил и стряхнул полудрёму.
— Я!
— Шомпол от ружья! Что сказал великий Жмурик братьям своим, требующим от него доли собственной в земле Ерусланской?
— Э... О... А! Вспомнил! Он сказал: «Это моё! А и то моё же! И то! И то! И даже вон то — всё равно моё!» И пошли Трупер и Синеуст от него, плача и не утирая слёз и возгрей из носу...
— Верно... Скользкий ты, Радищев, никак тебя не поймаешь... Волобуев! Волобуев!
— Я!
— Древко от копья! Куда пошли плачущие братья Жмуриковы?
— Дык... Дык... Известно куда!
И спросонья сказал куда именно.
— Вот полста горячих тебе! — обрадовался отец Гордоний. — Чтобы помнил! А пошли они в тратторию... тьфу ты! В кружало они пошли пьянственное, что возвёл им на утешение милостивый старший брат, и обрели там веселие великое...
Тут на ученика Луку накатило — совсем как в тот раз, когда он наладился было в мореплаватели.
Нет, ещё сильней накатило — он ведь постарше стал.
— Довольно! — вскричал он могучим басом. — Так мы здесь всю юность свою невозвратную проведём! Братья Жмуриковы уж на что в сырой земле протрезвели, и те туда пошли, а нам и подавно пора! В кружало, друзья!
И поднялся тут студенческий бунт, непременный спутник всякой Большой Перемены.
Напрасно отец Гордоний увещевал бунтовщиков и хватал их за полы форменных синих кафтанов. Полетели в него перья и чернильницы, украсились мгновенно стены зала хулительными надписями и запрещёнными знаками. Куприян Волобуев лавку сломал, неразлучники Редко Редич и Хворимир Супница затянули бунташную майскую песню, Яцек Тремба всех рубил воображаемой саблей, а мелочь пузатая старалась не отстать от старших товарищей.
Ближайшее заведение и старейшее в столице именовалось, конечно, «Два весёлых мертвеца», потому что Жмурик в своё время за братьями не последовал, страшась потерять по пьянке только что завоёванный царский престол.
ГЛАВА 2
Народы мира — что дети малые. По отдельности вроде все соображают, а как обретут национальное самосознание, всякая рассудительность из них улетучивается — так много места это сознание занимает.
Любому ребёнку непременно хочется прибавить себе лет, чтобы побыстрее вырасти. Он то отцову шапку напялит, то в батюшкины сапоги по самые уши залезет, то папины награды на грудь нацепит.
То же самое и народ: всякий норовит свою древность доказать перед другими.
Ну, со временем-то это проходит.
Когда объявили весёлого мертвеца Жмурика царём, он сразу же начал строить свою древнюю столицу Солнцедар.
Возведена она была в неслыханные сроки — за один день и одну бедственную ночь.
Правда, после длительной подготовки.
Сперва собрали всех, какие были в Еруслании, гончаров — даже тех, что умели только свистульки детские лепить.
Землепашцам приказали снести и свезти в будущую столицу все дрова, что на зиму заготовили.
Остальным приказали глину копать, благо было её много — и белой, и бурой, и синей, и всякой.
Гончары понимали всю зряшность задуманного, но царской воле перечить не смели.
Землепашцы тоже знали, что зимой придётся в кулак свистеть, но поленницы свои разорили.
Кое-как, используя ивовые прутья для устойчивости, слепили и царский дворец, и тюремную башню, и храмы, и гостиные дворы — жильё для людей только не успели.
А потом обложили всё это изнутри и снаружи дровами и подожгли. Дрова горели всю ночь.
Столица получилась такая древняя, что казалась много старше самой матери сырой земли. Во всяком случае — возведённой ешё до сотворения человека, это уж точно. Никто теперь не посмеет назвать ерусланцев молодым народом.
Для верности на городских воротах вывели надпись:
ПУТНИК, ЧИТАЮЩИЙ ЭТИ ЗНАКИ!
ЗНАЙ, ЧТО НАЧЕРТАНЫ ОНИ
ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД,
И НИ ДНЁМ РАНЬШЕ!
Иноземцев это впечатляло. Руины Солнцедара даже объявили одним из семи чудес света.
Правда, жить там не было никакой возможности. Ну, потом-то кое-как устроились. В царском дворце принимали иностранных послов — уж больно приятно было смотреть, как они, согнувшись в три погибели, пытаются пролезть в тронную залу. Да ешё тюремная башня использовалась по назначению.
Когда царя Жмурика наконец-то прихлопнуло куском рухнувшей дворцовой стены, его похоронили не в обычной могиле и не в каменном склепе, а в огромной яме, которая осталась после добычи глины. И завалили гроб не землёй, а тяжёлыми камнями, чтобы никогда больше не вылез весёлый мертвец. Для верности туда же кинули и братцев Трупера и Синеуста. Всё-таки ерусланцы малость повзрослели.
Детей же у Жмурика, даром что мертвец, было великое множество, так что династия основалась.
Одно плохо — не было в Еруслании настоящей веры. «Повесть временного содержания» злостно умалчивала о том, откуда взялись ерусланцы в здешних местах и чем занимались раньше, до призыва мёртвых князей.