Невинная для грешника
Шрифт:
Смешной кухонный таймер в виде лягушки истошно пищит, и я выключаю духовку. Этим вечером на ужин будет курица под сладкой медовой корочкой, а ещё салат из сочных летних овощей. От ароматов кружится голова, а грудь распирает от гордости. Это ж надо, какая я умница, просто так бы саму себя и поцеловала.
Хихикаю от той ерунды, что иногда бродит в моей голове. Мама часто повторяет, что такой наивной и странной быть нельзя. Не в том мире мы живём, чтобы позволять себе носить розовые очки, но…
Но мне легче думать о людях хорошо. Я вообще ещё та беленькая ромашка. А ещё, стыдно признаться, принца жду
Время близится к семи, а мамы всё ещё нет. Может быть, Орловы попросили остаться на этот вечер? У них иногда бывают вечеринки, званые ужины, тогда все работники задерживаются, чтобы привести дом в надлежащее состояние. Но тогда я бы знала об этом – мама в таких случаях всегда звонит. Мы с ней вообще каждый вечер созваниваемся.
Странно.
Хорошее настроение стремительно катится с горки и приземляется где-то под плинтусом. Мама ведь никогда нигде без предупреждения не задерживается – не бывало ещё такого в моей жизни.
Раз за разом я набираю её номер, но в ответ длинные гудки. Равнодушные, но на десятый звонок мама всё-таки отвечает.
Только в трубке не её голос. Незнакомый мужчина, и от этого холодок по спине.
– Вы дочь Иванны Станиславовны Одинцовой? – быстро, по-деловому. Грубовато даже.
Я пытаюсь ответить, но вместо этого еле губами ворочаю. Голос мой хрипит, но удаётся кое-как выдавить:
– Да, – и немного придя в себя, добавляю: – Что-то случилось? С мамой что-то случилось?
Мужчина не тратит время на длительные прелюдии: называет адрес больницы, в которую привезли мою маму.
– Её плохо стало, – слова незнакомого мрачного мужчины, точно выстрел в ночном лесу, оглушают.
– Она… с ней всё в порядке? Как это “плохо стало”? Почему? Она… она живая?!
Кажется, я кричу, потому что услышанное никак не вписывается в мою привычную реальность. Мама же… мама она вечная, как такое может быть?
– Приезжайте в Первую городскую, в кардиологию, – повторяет, наверное, понимая, что в таком состоянии я могла и не запомнить с первого раза. – Да, она живая, на месте посвятят в подробности. Доброй ночи.
Доброй ночи?! Он издевается?
В трубке длинные гудки. Я смахиваю со щеки что-то липкое, холодное – слёзы. Оказывается, я рыдаю и ничего не могу с этим поделать. Чёрт, у меня же совсем нет на это времени! Вообще!
Подбегаю к секретеру – месту, где хранятся все наши деньги. Конечно, не сейф, но нам привычно. Внутри, в жёлтой коробочке из-под спазмолитика находится небольшая пачка банкнот. Чёрт, всего несколько тысяч – так мало, учитывая, что на любую услугу и самый безобидный препарат нужно очень много. Но большего у нас нет, потому запихиваю деньги в свой цветастый кошелёк и, схватив со столика ключи, выбегаю из квартиры.
На улице вечер, но всё ещё довольно светло – лето. Вызываю такси, и буквально через несколько минут серебристый седан останавливается у нашего подъезда. Во дворе оживление: прогуливаются мамочки с колясками, дети играют чуть вдалеке на площадке, пенсионерки и тихие алкоголики тоже занимают свои насиженные места.
Но всё плывёт перед глазами, и я разбираю лишь силуэты, пока ныряю в салон.
– Кардиология на Тихомировской, – сообщаю адрес, и водитель меланхолично кивает.
Душат слёзы. Я стираю их дрожащей
Глава 6 Марта
Кое-как придерживаю на плечах одноразовый халат, который мне выдали в регистратуре, бегу по коридору, ищу Веронику Матвеевну Леснину – лечащего врача мамы. Мысли в голове тяжёлые настолько, что больно шеей крутить. Потому смотрю строго вперёд и чуть было не пропускаю нужный кабинет.
Мне необходим врач и её ответы. Не может ведь человеку стать плохо просто так? Может быть, маму расстроил кто-то?
Порывисто стучусь и, не дожидаясь ответа, тяну дверь на себя, открываю и вхожу внутрь маленького кабинета. Окно распахнуто настежь, в него врывается вечерняя свежесть, колышет занавеску, напротив него стол, справа полки, слева диван, на котором сидит полноватая короткостриженная женщина в голубом медицинском комбинезоне и пьёт кофе из большого стакана с логотипом Старбакса.
Смотрит на меня, вопросительно заломив красиво очерченную тёмную бровь, а я поясняю, кто я такая, и Вероника Матвеевна кивает, однимаясь на ноги.
Стаканчик отправляется в мусорное ведро, Вероника Матвеевна берёт со стола тонкую тетрадку, на лицевой стороне которой написано “Одинцова Иванна Станиславовна”.
Только в этот момент на меня сваливается осознание: всё это всерьёз.
– Гипертонический криз, скорая успела вовремя, – успокаивает меня Вероника Матвеевна, и несколько минут рассказывает, чем чревато такое состояние пациента, от чего именно спасли маму, что могло последовать, не сработай её коллеги оперативно. – Хорошо, что она в автобусе ехала, другие пассажиры вызвали бригаду, всё удачно получилось. Упала бы где-то на улице, не факт, что кто-то остановился и оказал помощь. Что вы стоите? Присаживайтесь.
Я спохватываюсь, что действительно всё время стояла в дверях, перепуганная. Но напряжение постепенно стало отпускать – после слов Вероники Матвеевны всё кажется не таким страшным.
– Как она сейчас?
– Состояние стабилизировали, но пока ещё она очень слаба, нельзя допустить повторение. Иначе инсульт более чем вероятен.
Инсульт, господи.
– Ей же всего пятьдесят, – говорю, еле ворочая одеревенелым языком.
– К сожалению, болезни в последнее время очень помолодели. У нас тут лежит в мужском отделении пациент, ему всего двадцать два года. Высокий, сильный парень, жить бы и радоваться. Но инсульт, – разводит руками и присаживается за стол. – Даже у младенцев он случается, так что… но мы сделаем всё, от нас зависящее, чтобы Иванна Станиславовна поправилась и не столкнулась с такими тяжёлыми последствиями.
Мне страшно всё это слушать. Потому что моя мама совсем недавно чуть не умерла, а меня не было рядом, я ничем не могла ей помочь. От этого так жутко.
После предательства и смерти отца, мы с мамой остались вдвоём с кучей долгов и проблем на шее. Прошло четыре года и нам никак не удаётся выпутаться из сетей.
Я поняла лишь одно: кроме друг друга, нам не на кого положиться. И вот так потерять маму… страшно и больно. Невероятно. Она этого не заслужила, она хороший человек.
Но слова врача вселяют надежду. Ещё поборемся, да?