Невинный убийца

Чейз Джеймс Хедли

– «Резотто» будет готово через пять минут, синьора, а пока позвольте предложить вам аперитив.

Я незаметно толкнул его в бок.

– Убирайся, Пьерро, ты нам мешаешь.

Он с улыбкой вернулся за стойку.

– А какой смысл вы вкладываете в мои слова «все еще»? – спросил я. – Он жив или мертв?

– И то и другое. Четыре года назад он попал в страшную катастрофу и с тех пор не двигается и не говорит. Но он жив.

– Это печально.

– Да, очень. – Она разбавила «Кьянти» водой из сифона. – Но это печально и для меня.

– Если бы я раньше знал об этом, то не поцеловал бы вас, – сказал я.

– А

почему вы меня поцеловали? – спросила она, не глядя на меня. Ее тонкие пальцы вертели бокал.

– Сам не понимаю.

Она продолжала играть с бокалом. После долгого молчания она наконец сказала:

– Я почувствовала то же самое.

Сердце у меня сильно забилось.

– Вы попросили меня остаться здесь, – продолжала она, – значит, вы влюбились в меня с первого взгляда? Верно?

Я улыбнулся.

– Не совсем точно. Я поправляю вас. Просто при первом взгляде на вас я почувствовал как бы удар тока. – В этот момент появился Пьерро с «Резотто». Он поставил его. Мы молчали до тех пор, пока хозяин траттории не ушел от нашего столика.

– Я не могу понять, почему такой человек, как вы, занимаетесь работой экскурсовода, – сказала она.

– Для меня нет другой работы. Я не отмечен в полиции. Но это, конечно, тайна.

– Вы хотите сказать, что у вас нет разрешения на жительство?

– Вот именно.

– Но ведь его нетрудно достать.

– Не для меня. Мне не дают разрешения на жительство потому, что у меня нет гарантированной работы, а работы мне не дают потому, что у меня нет прописки. Типичный итальянский замкнутый круг.

– Тогда почему вы вообще остаетесь в Италии?

– Мне нравится эта страна, и, кроме того, я пишу книгу об итальянских соборах.

– Вы, я думаю, будете последним человеком на земле, который решил заниматься подобным делом.

– Вы так считаете? Когда я жил в Нью-Йорке, я был архитектором. Не знаменитым, но на жизнь я себе зарабатывал. Потом меня призвали в армию, и в конце концов я оказался в Италии. У меня не было денег, а так как мне не хотелось вступать в конфликт с полицией, то я стал «диким» гидом.

– А не лучше ли было все же добиться в полиции разрешения на жительство? Я уверена, что это можно устроить.

– Наверное. Но мне не хочется заниматься этим.

Пьерро принес «Ассобукко». Когда он ушел, Лаура спросила:

– У вас действительно нет денег?

– Теперь немножко есть.

– Но раньше вы сказали…

– Я работаю с переменным успехом, но меня это не волнует. Мне вполне хватает моего заработка. Расскажите мне лучше о себе.

Лаура пожала плечами.

– Мне особенно нечего рассказывать. Я работала секретаршей у американского консула в Риме, затем его перевели сюда, в Милан. Здесь я встретилась с Бруно (моим теперешним супругом), и он предложил мне выйти за него замуж. Он очень богат. Мне надоело работать в бюро, да и Бруно казался очень влюбленным, ну я и вышла за него замуж. Год спустя он попал в автомобильную катастрофу, сломал позвоночник и получил другие серьезные повреждения. Врачи сказали, что он не оправится, но они не знают Бруно. Для него нет ничего невозможного, если он что-то вобьет себе в голову. Он твердо решил жить и делает это вот уже четыре года. Он не двигается, не говорит, не может пошевелить ни одним мускулом, но он живет.

– Неужели для него нет никакой надежды?

Она покачала головой.

– Не знаю, сколько это еще продлится. Врачи говорят, что муж с одинаковым успехом может или помереть через день, или прожить несколько лет, – с горечью сказала она.

– Мне очень жаль.

Вдруг Лаура рассмеялась:

– Так что, видите, мне сейчас нелегко.

– А что вы делаете в Милане?

После моего вопроса улыбка исчезла с ее лица и сменилась выражением горечи:

– Я договорилась на два часа со своим парикмахером. Атмосфера в доме такая гнетущая, что я решила выехать пораньше и заглянуть в собор. Я очень рада, что эта идея пришла мне в голову. – Она с нежностью посмотрела на меня, но я думал сейчас не о женщине, сидящей напротив меня, а о ее муже, который не может ни пошевелиться, ни заговорить. Каково было бы мне на его месте? Каждая отлучка жены заставляла бы меня волноваться.

– Бруно доверяет мне, – сказала Лаура, как бы прочитав мои мысли. – Он верит в чувство долга, заменяющего верность.

Я был поражен, как легко она читала мои мысли.

– Для вас это, должно быть, тяжело.

– До недавнего времени мне это было безразлично, – сказала она, не глядя на меня, – но постепенно мне в голову стала приходить мысль, что я веду себя как дура. Четыре года – это очень долгий срок. И стоит мне подумать, что проходят, может быть, лучшие годы моей жизни, как я начинаю спрашивать себя: что же делать? Кроме того, он вряд ли что-нибудь заметит.

Я почувствовал, как у меня вся кровь прилила к голове. Следующий ход был за мной. Она хотела, чтобы ее убедили в правоте только что сказанного, а это весьма нетрудно было сделать. Если я не решусь на это, то на моем месте окажется кто-нибудь другой. Но я не мог отделаться от мысли о ее больном муже, не мог выбросить представленную о нем картину из головы. Я все время воображал себя на его месте.

– Вы не совсем правы, – сказал я. – Есть люди с очень-очень тонким ощущением по отношению к окружающим. Ваш муж может догадаться очень быстро, скорее всего вы сами выдадите себя. Для него это будет очень неприятным открытием.

Некоторое время Лаура сидела, не глядя на меня.

– Это очень мило, что вы заботитесь о Бруно. Большинству мужчин на вашем месте такое и в голову бы не пришло.

– Я подумал не столько о нем, сколько о вас. Я знаю, каким тяжким грузом может быть нечистая совесть. Особенно она будет донимать вас ночью.

Она рассмеялась холодным смешком, но ее глаза остались бесстрастными.

– В таком случае вам лучше продолжать работу над своей книгой, Дэвид, – сказала она. – Вы мне вдруг напомнили святого или по крайней мере такого человека, которому стоит писать книгу о соборах.

Я покраснел.

– Вы правы, но здесь совершенно особая ситуация. Если бы ваш муж был здоров и мог постоять за себя, тогда другое дело. Я же не могу бить лежачего.

– Вот за это вы мне и нравитесь, Дэвид.

В глазах Лауры загорелся огонь отчужденности. Она заговорила так, как будто меня здесь не было и она признавалась в тайных мыслях самой себе.

– Да, нам пришлось бы бить лежачего. Жаль, что я не обладаю вашими спортивными способностями. Мне все равно, кого бить: сидячего или лежачего. – Она взглянула на часы. – Мне нужно бежать. Я не решаюсь заплатить за обед. Вы, вероятно, обидитесь. – Она встала. – А теперь, прошу вас, не провожайте меня. Я предпочитаю уйти одна.