Невиновный
Шрифт:
Марк:
– Это было и в «Футболе по понедельникам»?
Рон:
– Я постоянно слышу имя Дебры Сью Картер.
Марк:
– Но ведь у вас в камере нет телевизора, не так ли?
Рон:
– Я слышу, как у других работает телевизор. Там, в Вините, слышал. А в камере смертника у меня был свой телевизор. Я все время слышу, что мое имя связывают с этим чудовищным преступлением, и я делаю все, что только могу, чтобы очистить свое имя от этого зловонного кошмара.
Марк сделал паузу, чтобы все могли перевести дыхание. Некоторые зрители обменялись взглядами. Другие хмурились, стараясь
Адвокату всегда чрезвычайно сложно допрашивать собственного недееспособного клиента в качестве свидетеля, потому что никто, включая самого свидетеля, не знает, какие ответы могут у него вырваться. Марк решил просто дать Рону возможность говорить.
Семью Картеров сопровождала Кристи Шепард, племянница Дебби, которая выросла неподалеку от дома Уильямсонов. Она была дипломированным врачом и несколько лет проработала с пациентами, страдающими тяжелыми психическими недугами. Послушав Рона всего несколько минут, она совершенно точно поняла, что он болен. Позднее в тот день она сказала своей матери и Пегги Стиллуэлл, что Рон Уильямсон – психически тяжелобольной человек.
Доктор Кертис Грунди, главный свидетель Билла Питерсона, тоже наблюдал за Роном, только «с другой стороны».
Допрос продолжался, хотя вопросов и не требовалось. Рон либо игнорировал их, либо отделывался короткими ответами, чтобы поскорее вернуться к Рики Джо Симмонсу и распространяться на эту тему до тех пор, пока его не перебьют следующим вопросом. Через десять минут Марк Барретт решил: довольно.
После Рона вызвали Аннет, и она засвидетельствовала, что ее брат не способен ни на чем мысленно сосредоточиться и одержим Рики Джо Симмонсом.
Джанет Чесли подробно рассказала о тех усилиях, которые пришлось приложить, чтобы Рона перевели в СМБ в Макалестере, и подтвердила, что он без конца говорит только о Рики Джо Симмонсе, в силу чего не способен конструктивно общаться с адвокатом. По ее мнению, состояние Рона улучшается, и она выразила надежду, что в будущем он сможет участвовать в новом суде. Но это произойдет еще не скоро.
Ким Маркс в основном говорила о том же. Она не видела Рона несколько месяцев и порадовалась произошедшим в нем переменам. В ярких подробностях она описала пребывание Рона в блоке H и призналась, что каждый день опасалась, как бы он не умер. Его умственная деятельность обнаруживала определенные признаки прогресса, однако он по-прежнему не мог сосредоточиться ни на одном предмете, кроме Рики Джо Симмонса. С ее точки зрения, пока он не подлежал суду.
Последней свидетельницей со стороны Рона была доктор Салли Черч. За всю долгую и многообразную историю его судимостей она, как ни трудно в это поверить, была первым официальным экспертом, призванным оценить его психическое состояние.
Он страдал биполярным расстройством и шизофренией – двумя заболеваниями, наиболее трудно поддающимися лечению, ибо пациент не всегда осознает эффект, оказываемый на него медикаментами. Рон часто прекращал принимать лекарства, что вообще характерно для страдающих именно этими болезнями. Доктор Черч описала симптомы,
Накануне, в окружной тюрьме, во время ее визита Рон спросил, слышит ли она звук работающего вдали телевизора. Она сказала, что не уверена. А вот Рон слышал, и в телешоу говорили о Дебби Картер и бутылке кетчупа. А было все так: он написал Рини Лэчмену, бывшему игроку и тренеру «Оклендз эйз», и рассказал ему про Рики Симмонса, Дебру Картер и бутылку кетчупа. Рон считал, что Рини Лэчмен в разговоре упомянул о его письме нескольким спортивным обозревателям, которые стали говорить об этом в эфире. История разошлась по свету – «Футбол по понедельникам», «Первенство по бейсболу» и так далее, – и вот теперь о ней говорят по телевизору.
– Разве вы не слышите? – прокричал ей Рон. – Они же вопят: «Кетчуп! Кетчуп! Кетчуп!»
Свое выступление в качестве свидетеля доктор Черч закончила экспертным выводом: Рон Уильямсон не способен конструктивно сотрудничать с адвокатом и, следовательно, подготовиться к процессу.
Во время обеденного перерыва доктор Грунди спросил Марка Барретта, можно ли ему поговорить с Роном наедине. Марк доверял доктору Грунди и возражений не имел. Психиатр и пациент-заключенный встретились в комнате для свидетелей.
Когда суд возобновил заседание после перерыва, Билл Питерсон встал и смущенно произнес:
– Ваша честь, мы с нашим свидетелем доктором Грунди во время перерыва побеседовали, и я полагаю, что штат Оклахома будет просить суд оговорить в качестве особого условия, что… в принципе дееспособность мистера Уильямсона восстановима, но в настоящий момент он недееспособен.
Понаблюдав за Роном в ходе заседания и побеседовав с ним минут пятнадцать во время перерыва, доктор Грунди совершил разворот на сто восемьдесят градусов и полностью изменил свое мнение. Рон, конечно же, не мог участвовать ни в каком суде.
Судья Ландрит вынес постановление о признании его недееспособным и назначил повторные слушания через месяц. Когда заседание явно близилось к концу, Рон вдруг спросил:
– Я могу задать вопрос?
– Да, сэр, – разрешил судья Ландрит.
Рон:
– Томми, я знал тебя и знал твоего отца, Пола, и я говорю тебе чистую правду: я не знаю, какое отношение к Рики Симмонсу имеют эти Дьюк Грэм и Джим Смит. Этого я не знаю. А что касается моей вменяемости, то пусть меня приведут сюда через тридцать дней, а ты арестуй Симмонса, поставь его на свидетельское место, покажи видеозапись и добейся от него признания в том, что он сделал на самом деле.
Судья Ландрит:
– Я понимаю, о чем вы говорите.
Если Томми это действительно понимал, то он был единственным человеком в зале, который мог этим похвастать.
Вопреки желанию Рона его вернули в Восточную клинику для дальнейшего наблюдения и лечения. Сам он предпочел бы остаться в Аде, чтобы не допустить проволочки с повторным процессом, и сердился на своих адвокатов за то, что они отослали его обратно в Виниту. Марк Барретт действительно прилагал отчаянные усилия, чтобы вырвать его из понтотокской тюрьмы прежде, чем на сцене появятся новые подсадные утки.