Невольничий караван
Шрифт:
— Мы убьем вместо него Абдулмоута, что еще лучше. Если мы отнимем у него жизнь, то завтрашний поход не состоится, и люди из Омбулы будут спасены.
— Поблагодарят ли они нас за это? И как мы его убьем? Днем это совсем невозможно, а ночью он спит, окруженный стражами. Нас обязательно схватят. Может быть, лучше не подвергать себя такой опасности?
Толо понимал справедливость слов своего товарища. Он замолчал, чтобы собраться с мыслями, но раздумье его было прерваны ужасным шумом, внезапно донесшимся со стороны селения. Сотни человеческих голосов пели, визжали, ревели и что-то исступленно выкрикивали. К этому прибавлялись резкие звуки музыкальных инструментов.
Казалось,
— Ты слышишь это ликование? Абдулмоут только что объявил им, что завтра начнется набег. Теперь они развернут флаги и примутся внимать предсказаниям своего колдуна.
— Он будет к ним благосклонным, и они повинуются ему. Мы тоже должны слушаться его, хотя мы и не молимся Аллаху, как наши мучители.
— Нет. Толо повинуется не факиру, а совсем другому.
— Кому же? О ком ты говоришь?
— О Большом Шейхе, который живет среди звезд и никогда не умрет, который все видит и награждает или наказывает за каждый человеческий поступок.
— Ты рассказывал Лобо об этом, но Лобо не смог его увидеть.
— Он повсюду, как воздух, который тоже нельзя разглядеть.
— Может быть, чужестранец, который тебе о нем рассказывал, обманул тебя!
— Нет. Этот чужой белый был миссионер, хороший человек, который никого не обманывал. Он рассказывал о великом, всемогущем Шейхе, который создал небо и землю, а также и людей. Он велел им быть хорошими и благочестивыми, но они не послушались его. Тогда он послал с неба своего сына, который принес им добро и был за это ими убит. Он учил, чтобы люди любили друг друга и совершали только хорошие поступки. Потом пришли ловцы рабов и убили его. Но Толо помнит все его слова и будет повиноваться им. Долг велит ему разыскать родителей и спасти деревню Омбула. Он сделает это, даже если это будет стоить жизни. Сын Шейха тоже умер без ропота. И тот, кто умирает, совершая добро и выполняя законы Большого Шейха, тот на самом деле не умирает, а поднимается в небо. К Сыну Шейха, чтобы жить возле него и никогда не умирать.
Негр произнес все это с подлинной верой и страстью. Его собеседник покачал головой и сказал:
— Лобо не понимает этого, но ты никогда еще не лгал ему, и поэтому он хочет верить всему, что ты говоришь, и делать то же самое, что делаешь ты. Если бы он видел и слышал миссионера, он, наверное, был бы так же убежден в истинности его слов. Я согласен: мы убежим и спасем Омбулу!
— Да. А Абуль-моута мы убьем в наказание за все его злодейства и чтобы он завтра не мог начать гасуа.
— Но ведь ты только что говорил, что по воле Великого Шейха надо делать людям только добро. А ты хочешь убить араба!
— Это не зло, — возразил Толо не очень уверенным тоном, показывающим, что его знание Библии пока еще далеко от совершенного.
— Пусть так. Лобо верит тебе. Но даже если нам удастся лишить его жизни, — как мы убежим отсюда? Лодки нам не достать, значит, придется идти пешком, а тогда собаки нас быстро разыщут!
— Ты не должен быть таким нерешительным, — заявил Толо, — потому что Большой Шейх в небе будет нас охранять. Смерть Абдулмоута и наше бегство заметят только утром. К тому времени мы будем уже так далеко, что нас никто не сможет найти. Мы возьмем здесь столько лепешек, сколько сможем, и тогда нам не придется голодать в пути.
— Разве твой Большой Шейх не запрещает воровать?
— Ты прав. Тогда не будет этого делать. Мы и так везде сможем найти корни, фрукты и воду, чтобы утолить голод и жажду.
Однако
— Но все же как мы убежим с корабля, если Абдулмоут пришлет к нам сторожа?
— Мы подождем, пока он заснет.
— Он не будет спать, ведь он получит приказ не спускать с нас глаз!
— Ну, тогда мы убьем его.
— Но в этом поступке нет ничего доброго — одно зло!
— Сторож тоже злой, потому что он будет белый, араб. Справедливо будет, если он умрет: он ведь из тех людей, что нас схватили!
— Ты однажды рассказывал мне, что Шейх в небе велит делать добро и врагам тоже, а ты хочешь причинять им одно зло!
— Они сами в этом виноваты, — сказал Толо, решительным кивком отгоняя от себя сомнения, — а теперь молчи и работай: вон идет сторож!
К нукверу приближалась новая лодка, и сидевший в ней белый поднялся на борт. Он пребывал в крайне Дурном расположении духа из-за того, что его отправили на корабль, и он не может принять участие в празднестве, которое всегда предшествует гасуа. Громко выругавшись, он сел невдалеке от невольников с кнутом в руке. Лобо и Толо склонились над своей работой. Говорить друг с другом они больше не могли, но все их мысли были сосредоточены на предстоящем замысле, и мысленно друзья продолжали спорить друг с другом. Толо был полон твердой решимости убить Абуль-моута и охранника. Те идеи, которые он усвоил от учения миссионера, не вступали в конфликт с его языческими представлениями, он прекрасно совмещал в себе то и другое. Лобо же, как и большинство тугодумов, не сразу мог принять новый, отличающийся от его прежних убеждений, взгляд на вещи, но если он однажды постигал какую-нибудь мысль и принимал ее всем сердцем, то сбить его с нее было очень трудно. Поэтому ему казалось непонятным и весьма сомнительным утверждение его друга о том, что можно убить двух человек, неуклонно следуя при этом воле «доброго небесного Шейха».
Расположенные на левом берегу реки мимозные заросли были очень длинными, но узкими. От воды сквозь них вели несколько едва видных тропинок. Пройдя по одной из этих тропинок, вы уже через пять минут оставили бы заросли за спиной и увидели перед собой широкую, плоскую равнину.
Всякую дорогу, которая проходит около реки, на юге называют «нижний путь». Тропинка же, которая ведет к реке со стороны, перпендикулярной берегу, называется мишрахом. Обычно мишрах спускается к воде с высокого, крутого берега.
Чтобы уберечься от ежегодного половодья, люди стараются выстраивать свои жилища на возвышенных местах. Поэтому практически каждый мишрах — верный признак того, что наверху расположено какое-нибудь поселение. Особенно любят основывать в таких местах свои поселения ловцы рабов, и поселок Умм-эт-Тимса не составлял здесь исключения.
Прямо в край зарослей упиралась высокая колючая ограда, за которой стояли токулы поселка. Это заграждение было достаточно прочным, чтобы служить защитой от врагов и диких зверей. Каждый поселок окружен такой колючей стеной, которая хотя и не может противостоять огнестрельному оружию, но гарантирует полную безопасность от копий и стрел. Входов и выходов эта стена не имеет, но между некоторыми не очень густыми кустами может протиснуться человек. Эти проемы и служат для жителей селения воротами, а по ночам сюда выставляются часовые, для которых воздвигаются высокие сторожевые башни на сваях, очень похожие на русские казачьи вышки.