Невольники чести
Шрифт:
— Слухом земля полнится… — старший игрок вдруг стремительно стер с лица улыбку. — Не пора ли поговорить о деле, ваше сиятельство?
Тут он поближе придвинул свой стул к графу и стал что-то негромко вещать ему.
Присутствовавшие при этом двое разбойников и трактирщик — старый глазей и доносчик атамана Креста, — как ни напрягали слух, ничего не смогли услышать. Им было видно только, что атаманов помощник, вечно улыбающийся Иннокентий Гузнищевский, крепко взял молодого графа в жомы, то есть в оборот. Тот на протяжении разговора более не ершился, не кидался в драку. Внимательно слушал, изредка согласно потряхивал кудрявой головой да подливал себе вина в глиняную кружку местного обжига.
Видать,
Конечно, Иннокентий рисковал, затевая встречу с графом. Риск был тем более велик, что ставка в его личной игре никак не равнялась тем жалким двадцати тысячам, кои он якобы проиграл молодому графу. На кону, можно сказать, была вся дальнейшая жизнь, ибо Иннокентий собрался в ближайшее время круто переменить судьбу. Думы о будущем житье-бытье, бродившие в голове Гузнищевского, как хмель в лесном пиве из еловых шишек, изобретенном его закадычным другом — атаманом Крестом, вылились в решение после разговора побратимов, случившегося в день возвращения Иннокентия из погони за компанейским обозом.
Бывший приказчик ввалился тогда в атаманов барак почерневший, заросший недельной щетиной. Бухнулся в ноги Кресту, чем несказанно удивил последнего, и произнес тусклым, бесцветным голосом:
— Прости, Серафимушка, не уберег я ватажников… Всех положил до единого… И обоз не взял! Видать, кто-то упредил компанейцев… В засаду попали мы, еле ноги унесли… Боюсь, не привел ли на хвосте ищеек федотовских… Рвать когти надо отседова, да поскорей!
— Цыц! Не гоношись. Встань и обскажи все ладом — неча балясы точить! — осадил дружка атаман, вглядываясь в его лицо: не было случая, чтобы Иннокентий без добычи в лагерь возвращался. Что-то тут не так…
Выслушав рассказ Гузнищевского, из которого следовало, что ватажников казаки захватили на привале, в упор расстреляв из ружей и пистолей, а самому Иннокентию чудом удалось спастись, Крест поскреб изрядно тронутую серебром бороду:
— Ну, погонь нам — что дохлая муха лосю! Десяток ватажников в скалах ее в один миг перещелкают… Хуже другое: людишек наших ты понапрасну сгубил и обоз прошляпил! Ну да ниче, и это переживем! Объясни-ка, чаво кипятишься-то так?
— Так ведь душа надрывается, Серафимушка! — блеснул глазами Иннокентий и принялся горячо убеждать побратима: мол, нынче самое время осуществить их давнюю мечту и покинуть полуостров. Да не просто на каком-нибудь промысловом суденышке и даже не на шхуне верного союзника Генри Барбера, а на собственном военном шлюпе, оснащенном полутора десятками пушек.
— Тогда и сэр Генри перед нами свою треуголку снимет и долу глаза опустит, — брызгал слюной Иннокентий. — Тогда нам никакой черт не страшен! Хошь на туземные острова подадимся, хошь в китайские моря — трепать жонги «морских шмелей», тамошних приватеров. А нет, так и у родимой матерой земли будет чем поживиться: щипли себе помаленьку пакетботы да компанейские суда… Супротив шлюпа никто не устоит!
— Это так. На рожон не попрешь! Так ведь и нам-то на корабельные пушки с голым пузом лезть никакого резону… — раздумчиво произнес Крест. Но Гузнищевский приметил, что задели побратима за живое слова о шлюпе, — суровое лицо атамана приобрело вдруг почти забытое выражение, какое видывал Иннокентий у своего дружка в пору, когда звался он Серафимом Ласточкиным, был сибирским купцом и совладельцем зверобойной компании. Значит, жива еще память о днях, когда стоял будущий атаман на мостике шитика и ветер с шумом наполнял паруса.
Ан другим стал Серафим. Более осторожным, а может быть, менее решительным. Тут же упрятал он азарт в глубине
— Уж не о пришедшей ли в Петропавловский порт «Надежде» гутаришь?
— О ней, брат! О ней самой…
— Да мыслимое ли дело — на абордаж такого корабля с одними ружьями да ножами идтить?
— А что! Не мы же первые в сем рискованном предприятии… Слыхал небось о восстании Беньковского… Десятка три лет назад он тут же, на Камчатке, захватил военный корабль, и — токмо его и видели!
— Бабьи сказки все это…
— Все — чистая правда! Взяли корабль и уплыли… К тому же были у Беньковского людишки не нашим чета: кандальники да крестьяне…
— Видать, такой талан мужику привалил.
— Вот и я про то же баю, Серафимушка. Лопни мои глаза, ежели у нас не такой же случай! Упустим — вовек другого не представится… Надобно лишь действовать не наобум Лазаря, а с пониманием дела, по строгому плану. И такой план у меня есть…
Тут и пересказал Иннокентий атаману новости, полученные им от соглядатая. Мол, перед отправкой к Японским островам «Надежда» с рейда будет подведена поближе к причалу для загрузки воды и продовольствия. В это время большая часть команды и все офицеры, за исключением вахтенного, будут находиться на берегу, на прощальном ужине у губернатора. Само собой, такой ужин не обойдется без горячительных напитков, танцев и фейерверка. Вот это, по мнению Иннокентия, и есть самое время для налета на корабль. Нужно захватить на пристани шлюпки и баркас и подойти к «Надежде» с противоположного причалу борта. Для того же, чтобы оставшиеся на шлюпе матросы ничего не заподозрили, среди нападающих должен быть хотя бы один человек, пользующийся у команды безграничным доверием. И такой человек в Петропавловске, по словам кабатчика, имеется в наличии. Он — не из простых, не черная кость. Персона важная, офицер, да к тому же с графским титулом.
— И на кой хрен этому графу мы с корабельной затеей? — не удержался от вопроса атаман. — Он не нашего поля ягода…
— То-то и оно, Серафимушка, что граф сей токмо с виду граф, а в душе, аки мы, — сущий разбойник. А нам он может сгодиться, поелику шибко зол и на капитана корабля, и на самого государева посланника. Он их неоднократно в пьяном виде поносил непотребной бранью вместе со всем причетом. Чего господа промеж себя не поделили, пока неясно, но прибрать графа к рукам, при его страсти к картам и «казенке», будет нетрудно…
— Складно баешь… А про гренадер этого суки Федотова ты забыл? Да еще казаки, будь они прокляты…
— Этих надо выманить из острожка и направить по ложному следу!
— Ну, ладно. Пусть пофартит нам, сумеем выманить солдат и по тайге закрутим… Не впервой, чай… Пущай даже и на шлюп заберемся с энтим твоим графом, как его там… Но скажи мне, друг любезный, дальше-то чаво робить будем? Ни ты, ни я шлюпом не командовали!
— Об этом не печалься. Ты же сам сказывал: скоро в гости сэр Генри пожалует. На первый случай у него морехода опытного перехватим… Потом, не всей же команде будем глотки резать подряд. Одного-двух порешим на глазах у прочих, те — сразу сговорчивее будут… Авось сладим и со шлюпом!
— Ну, Иннокентий… — наконец сдался Крест. — Будь по-твоему! Заметано, собирайся в дорогу! Заворачивай графа на нашу сторону. Да смотри, чтобы он нас со всеми потрохами не продал… А я уж тут посуечусь, гренадер с казачками постараюсь из острожка выманить и подальше от порта завлечь…
Иннокентий отправился в Петропавловск, а Крест вызвал к себе верного подручного Хакима и дал ему особое задание.
Однако ни Крест, ни Хаким, ни ватажники, начавшие подготовку к захвату «Надежды», ни сном ни духом не ведали, что планы Гузнищевского вовсе не совпадают с тем, о чем он договорился с атаманом.