Невозможная птица
Шрифт:
«Если он будет снова доставлять тебе проблемы, я скажу охранникам».
«Спасибо».
Энди нажал кнопку перемотки вперёд, улыбнулся и подмигнул Дэниелу.
«Спускаемся до десяти тысяч футов. Последи за закрылками, хорошо?»
«Система в порядке. Денвер примерно в шести минутах».
«Помнишь, как я пригласил тебя потанцевать, Джилл?»
«Ты плохо танцуешь».
«У меня лучше получается в горизонтальном… Что это было? »
Пауза. Шум.
«Черт, проверь дублирование».
«Денвер, это борт двести двадцать четыре, у нас… »
«… Дерьмо!»
«Дай я сделаю!»
Женщина:
«Тебе помочь?»
«Заткнись».
«Зацепил!
«Нет».
«Держи так. Держи его крепче».
Бесконечная пауза, в течение которой птица вскрикнула: «Пристегнуть ремни!»
Затем голоса, говорящие быстро, перекрывая друг друга.
«Денвер это двести двадцать четвёртый повторите».
«Держи! Держи его!»
«Джилл? Прости ради бога!»
«Держи, черт бы тебя побрал».
«Выше! Выше! Ты можешь!»
«Подожди!»
«Нет!»
«Господи!»
«Нет!»
«Твою мать!»
«Боже!»
«Не-е-ет!»
Пауза.
Шёпот. «Мама, я люблю тебя».
Тишина.
Пока не раздался голос птицы:
– Как насчёт поспать?
Дэниел закрыл глаза. Он проглотил сгусток слюны. Он открыл глаза, когда услышал, что Энди остановил плёнку.
– Это моя любимая. Слушаю её постоянно, – он мрачно улыбнулся. – Эл от неё с ума сходит. Но, чувак, это ведь даже не лучшая из них! Они у меня все, весь комплект. Все записи чёрных ящиков, какие когда-либо производились! – он сложил руки на груди. – Мой дядя работает в исследовательском центре FAA [61] . Я поставляю ему первоклассную дурь. А он даёт мне вот это. Мы коллекционеры.
61
FAA– Федеральная Администрация Авиации
– Коррекционеры! – сказала птица.
Рука Энди скользила по стопке чёрных кассет.
– Вот это вещь, чувак, – сказал он. – Вот это вещь. Знаешь что? – он свёл ладони вместе, словно собираясь молиться. – Они все одинаковые, – он улыбнулся и кивнул. – Как программа, которую какой-нибудь сетевой хакер переписывал снова и снова, – он хихикнул. – С маленькими вариациями, чтобы сбить с толку предков. У меня весь комплект… Все до последней, – он засмеялся. – И они все одинаковые!
Он опять сделал этот жест руками.
– Господи!
Он сделал его снова.
– Твою мать! И снова.
– Мама! – проорал он в потолок.
Птица в совершенстве сымитировала одобрительный свист, как если бы в комнату вошла хорошенькая женщина. Дэниел быстро поднялся и пошёл к двери.
– Подожди, – сказал Энди, хватая его за руку. – Я не хотел испугать тебя.
Дэниел посмотрел в его лицо: надежда и радость.
– Как ты не видишь, чувак? – сказал Энди. – Это что-то значит.
Дэниел скатился вниз по ступеням, не оглядываясь. Энди позвал с верхушки лестницы:
– Ты не понимаешь! Это прекрасно!
– Ну как, мы все развлекаемся? – спросила птица; её скрежещущий голос эхом разносился по лестничному пролёту. – Развлекаемся?
Пробежав три квартала, Дэниел остановился перевести дыхание и облокотился на загон с козами. Их глаза были жёлтыми. Слепой чёрный гитарист перестал дёргать струны и сказал хриплым голосом:
– Дыши глубже, браток. Дыши глубже.
КЕМ УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ МЁРТВЫМИ
Существуют определённые лица, которые нравятся камере. Объектив задерживается на них с благодарностью и желанием. Возможно, виной тому определённое сочетание плоскостей кожи и костей, которое улавливает свет и даёт впечатление некоего скульптурного удовлетворения. Или, возможно, здесь срабатывает правило, известное любому режиссёру: большая голова. Все кинозвезды были людьми небольшого роста с большими головами и преувеличенными чертами лица: большими глазами, широкими ртами.
Майк не знал, чего ожидать. Но на следующий день, когда его новая знакомая по чату величественно вошла, как актриса на сцену, в кафе на Итальянской площади, он понял с одного взгляда: Донна была звездой. Льдистые голубые глаза под гривой каштановых волос. Женщина, привыкшая к тому, что на неё смотрят, и спокойно принимающая внимание, вызываемое её красотой. Но в отличие от всех звёзд, которых он когда-либо встречал, эта женщина распространяла вокруг себя ощущение, которое у Майка всегда ассоциировалось с самообманом: удовлетворённость. И она была высокой.
Через час они были на её чердаке рядом с греческим кварталом, под светлыми деревянными стропилами, скреплёнными стальными стяжками, срывая друг с друга одежду. Занимаясь любовью. И когда она трепетала над ним, и его руки лежали на её бёдрах, ненасытно кидающихся ему навстречу, он взглянул в её лицо с закрытыми глазами и позвал её по имени. Это был самый изумительный секс, какой у него когда-либо был. Дот не преувеличивала. Оргазмы следовали один за другим, словно океанские волны, неустанно бьющие в берег. В конце концов утомление взяло верх. Они расслабленно лежали на полу, их тела звенели от удовлетворения. И совсем чуть-чуть – от усталости. Через некоторое время они заговорили. Или заспорили. Это вызвало у него улыбку: двое обнажённых незнакомцев, обвившись один вокруг другого, спорят о природе реальности. Как школьники.
– Ты голоден? – спросила она.
– Нет.
– Когда ты в последний раз ел? – спросила она, усмехаясь, словно знала какой-то секрет. – Ты не можешь вспомнить?
– Нет, – сказал он, поражённый. – Я считал, что потерял аппетит.
– У тебя его больше нет. Теперь это – на твой выбор.
– Почему?
Она пожала плечами.
– Ручаюсь, они произошли из голодающего мира. Вероятно, пришельцы спросили птиц, что бы они изменили, если бы им была дана возможность. Мир, в котором нет голода. Неплохая идея.
– В этом есть что-то неправильное, – он покачал головой. Она посмотрела на него так, словно он рехнулся.
– Я имею в виду – мы не заслужили этого. Мы не решили эту проблему. Пришёл Большой Папа и взял нас на поруки.
Донна тихо хмыкнула.
– Ты никогда не бывал голоден, не так ли? От Майка не требовалось ответа.
Она мягко потянула его руку между своих ног. Через какое-то время он сказал:
– Почему птицы? Почему не бактерии? Или не окуни?
– Они пришельцы. Они другие. Рыбы – наши естественные предки. И они, и мы вышли из воды. Мы начали свою жизнь в жидкости, погруженные в матку. Птицы – это нечто другое. Неудивительно, что они отождествляются с ними. Сделай это ещё раз. Странно. Они, единственные из всех животных, способны имитировать нашу речь. И они могут петь. И все же птицы действительно совсем другие. Представь себе, как они видят мир.