Невозможный человек
Шрифт:
— Не совсем. За пределами некоей точки.
Несмотря на то, что дядя послушно водил Конрада по городу, он, казалось, неохотно рассуждал на эту тему. Они достигли нового жилого района. Один из многочисленных гробовщиков города открыл здесь новый офис, и в тени, за освинцованными стеклами, Конрад увидел молитвенник на подставке красного дерева и строгие фотографии катафалков и мавзолеев. Какой бы завуалированной ни была близость этого офиса к домам пенсионеров, это вывело из равновесия Конрада — он словно увидел ряды только что сработанных
Дядя просто пожал плечами, коща Конрад упомянул об этом:
— У стариков реалистичный взгляд на вещи, Конрад. Они не боятся смерти и не относятся к ней с таким благоговением, как молодежь. Фактически, они живо интересуются этим вопросом.
Когда они остановились подле одного из шале, дядя взял Конрада за руку.
— Одно предупреждение, Конрад. Не хочу шокировать тебя, но сейчас ты увидишь человека, который намеревается на практике противостоять точке зрения доктора Найта. Возможно, за несколько минут он расскажет тебе больше, чем я или доктор Найт за десять лет. Его зовут Мэттьюз, кстати, доктор Мэттьюз.
— Доктор? — повторил Конрад. — Ты имеешь в виду, доктор медицины?
— Совершенно верно. Один из немногих. Однако сначала познакомься с ним.
Они подошли к шале — скромному двухкомнатному строению с небольшим запущенным садом, где доминировали высокие кипарисы. Дверь открыли сразу же, едва они прикоснулись к звонку. Пожилая монахиня в форменном одеянии благотворительного ордена впустила их после краткого приветствия. Вторая монахиня, с закатанными рукавами, с фарфоровым сосудом в руках прошла по дорожке на кухню. В доме стоял неприятный запах, с которым не справлялось даже дезинфицирующее средство в большом количестве.
— Мистер Фостер, не будете ли любезны подождать несколько минут. Доброе утро, Конрад.
Они ждали в грязноватой гостиной. Конрад изучал фотографии в рамках, висевшие над письменным столбом-бюро с убирающейся крышкой. На одной из фотографий была изображена похожая на птицу седоволосая женщина, которую он принял за покойную миссис Мэттьюз. Другая фотография — группа молодых людей, только что зачисленных в студенты.
Потом их проводили в небольшую спальню. Вторая монахиня прикрыла простыней все, что стояло на прикроватном столике. Она поправила покрывало на постели, а затем вышла в холл.
Опираясь на свои палки, Конрад стоял за спиной дяди, в то время как тот всматривался в обитателя постели. Отвратительный запах стал теперь еще более острым и, казалось, исходил непосредственно из постели. Когда дядя приказал Конраду выйти вперед, ему, как ни странно, не удалось разглядеть осунувшееся лицо человека на подушке. Посеревшие щеки и волосы словно слились с ненакрахмаленными простынями, покрытыми тенью от занавешенных окон.
— Джеймс, это сын Элизабет — Конрад, — дядя пододвинул деревянный стул. Он кивнул Конраду, чтобы тот сел. — Доктор Мэттьюз.
Конрад пробормотал что-то, почувствовав, как голубые глаза уставились на него.
— Он стал настоящим молодым человеком, не так ли, Джеймс? — заметил дядя Теодор.
Едва ли вообще проявляющий интерес к их визиту, доктор Мэттьюз кивнул. Его глаза задержались на темном кипарисе в саду.
— Да, — промолвил он наконец.
Конрад пребывал в неловком ожидании. Прогулка утомила его; бедро, казалось, снова кровоточило. Его интересовало, смогут ли они вызвать такси прямо из этого дома.
Доктор Мэттьюз повернул голову. Пожалуй, он был все-таки в состоянии видеть Конрада и его дядю своими голубыми глазами.
— Кого ты нанял для мальчика? — спросил он резко. — Надеюсь, доктор Натан все еще на месте?
— Одного из молодых, Джеймс. Ты, вероятно, не знаешь его, но это отличный малый. Найт.
— Найт? — больной повторил это имя, почти без намека на интерес. — И когда мальчик ложится?
— Завтра. Не так ли, Конрад?
Конрад собирался было заговорить, когда увидел, что человек в постели едва заметно улыбается. Неожиданно устав от этой странной сцены, полагая, что странный юмор умирающего врача связан с его персоной, Конрад встал и, опершись на свои громыхающие палки, сказал:
— Дядя, можно я подожду снаружи?..
— Мальчик мой… — доктор Мэттьюз высвободил правую руку. — Я потешался над твоим дядей, а не над тобой. У него всегда было хорошо развито чувство юмора. Либо его вообще не было. Как ты считаешь, Теодор?
— Не вижу ничего смешного, Джеймс. Ты хочешь сказать, что мне не следовало бы приводить мальчика сюда?
Мэттьюз откинулся на подушке.
— Вовсе нет — я присутствовал при его появлении, пусть же он поприсутствует при моем конце… — Он снова посмотрел на Конрада. — Желаю тебе наилучшего, Конрад. Не сомневаюсь, ты удивляешься, почему я не хочу идти вслед за тобой в больницу.
— Ну, я… — начал было Конрад, но дядя попридержал его за плечо.
— Джеймс, нам пора двигать. Думаю, мы можем считать, что обо всем договорились.
— По-видимому, нет. — Доктор Мэттьюз снова поднял руку, нахмурившись при этом от слабого шума. — Я скоро, Тео, но если я не расскажу ему кое-что, никто не сделает этого, и в первую очередь, доктор Найт. Итак, Конрад, тебе семнадцать?
Когда Конрад кивнул, доктор Мэттьюз продолжал:
— В таком возрасте, насколько помню, кажется, что жизнь продолжается вечно. Однако каждый живет всегда по соседству с вечностью. По мере того, как стареешь, все чаще и чаще обнаруживаешь, что все стоящее в жизни имеет определенные границы — во времени, начиная с простых вещей до самых важных: бракосочетание, рождение детей и так далее; это касается и самой жизни. Четкие линии, очерченные вокруг вещей, как бы определяют их место. Нет ничего ярче бриллианта.