Невская битва. Солнце земли русской
Шрифт:
— Маркольт! Бейте его! Это Маркольт — вельможа князь Данилы!
Очень ему показалось подозрительным, что Данила Галицкий сам сбежал от свадьбы, а вельможу своего Маркольта тут оставил с каким-то недобрым умыслом. Насилу переубедили Мишу, что не Маркольт это. Однако побить успели немало глиняной столовой утвари, так что, когда вновь плясали, под ногами хрупало.
Проснулся Ярослав Всеволодович раным-рано. Как уходил от свадебного стола, он помнил, но смутно. Главное, что никто его не вел под руки, ибо как бы ни напился, а великий князь лица не терял и всегда покидал веселое застолье на собственных ноженьках. Тотчас раздался шепот великняжеского отрока Игнатия:
— Чего тебе, господине мой? Кваску ли, пива ли аль меду?
— Сперва — первое, вторым — второе, а третьим — третье, — весело, вспоминая единым махом все вчерашнее, отвечал Ярослав. Он попил ледяного квасу и встал со своего ложа. Кратко помолился Господу, стоя в сорочке пред строгими, но милостивыми ликами. Теперь попил такого же холодного мутного пива. Стал умываться холодной водою, глубоко вдыхая и шумно выдыхая из себя воздух душистого весеннего утра.
— Хорошо, Игнаша! — крякнул он, еще более взбадриваясь.
— И совсем неплохо, — подтвердил слуга.
— Каковы донесения о минувших битвах? — игриво спросил великий князь, кивая в ту сторону, где примерно находилась спальня молодых.
— Донесения оттуль поступают добрые, — отвечал отрок, служивший у князя уже лет десять, не менее. — Отрок Савва всю ночь под дверью бодрствовал… «Я, — говорит, — неусыпно чижиковал». И сказывает, что воевода наш одержал полные победы.
— А посему теперь мне еще полкубка средней стоялости меда подай, — с удовольствием выслушав донесение, приказал Ярослав. Он выпил и затем велел принести ему ловчий кафтан и сапоги, поскольку люто нетерпелось ему поскорее испытать одного или двух соколиков, привезенных из Полоцка в подарок. Спросил про Брячислава, уехал ли он вчера на свое жилье или тут ночевать остался. Оказалось, в полночь отбыл. Послано было за Александровым ловчим Яковом, уроженцем Полоцка, который и теперь-то, в юные годы, был одним из лучших на Руси Словенской, а в будущем обещал быть на всей Руси непревзойденным ловчим.
В сей час за окнами еще только-только начинало светать. Нарядившись, великий князь немного поел вчерашней дивно приготовленной журавлятины, выпил еще немного меду и вышел из своей горницы. Каково же было его восхищенное удивление, когда навстречу ему вышел его сын Александр в сопровождении отрока Саввы, ловчего Якова, новгородца Сбыслава и двух сокольников — Андрея Сумянина по прозвищу Варлап и Мефодия Михайлова, которого ради его юного возраста и мелковатости звали Нефедиком. Все они, как и Ярослав, были обряжены в подобающие ловам одежды.
— Исполать тебе, великий князь, — поклонился Александр, а с ним и вся его свита.
— И тебе многая лета, — со смехом отвечал Ярослав. — Вот уж не ожидал видеть тебя после первой гнездовой ночки с утра пораньше! Отчего не милуешься со своей любезной? Может, что не так? Не по-твоему?
— Не тревожься, батюшка, — рассмеялся в ответ Александр. — Все так и все сладилось. Лучшего и быть не может. Только вот Саночка моя спит сладко, а я… Ты сам знаешь… Яко учил нас твой прадед, а мой прапрадед Мономах: «Да не застанет вас солнце в постели. Заутреннюю отдавше Богови хвалу, и потом — солнцу восходящу и, узревши солнце, прославити Бога с радостию!»
— И, стало быть, ты решил поутру размяться соколиной охотой? — обнимая сына, сказал Ярослав и трижды поцеловал его свежее лицо.
— Смерть как хочется тестевы подарки в деле испробовать! — отвечал Ярославич.
Спустя некоторое время они уже скакали по полю в окрестностях Торопецкой крепости, держа на своих рукавицах кто соколика, кто кречета, а кто и ястребка. Ярослав нес Патроклоса, а Александр — Столбика, про которого, помнится, было сказано Брячиславом, что он в ловах не шибко силен, зато в полете необычайно красив, а к тому же — любимчик Александры.
Впереди всех скакал Александр, бодрый и оживленный, словно не его вчера с трудом подняли, обвенчали, будто не у него только что состоялась и сладилась первая брачная ночь. Он скакал на своем золотисто-буланом Аере, тонком, как луч рассвета, встававшего впереди, шелковое корзно огнем трепетало за спиной Ярославича, но рука, держащая на перчатке птицу, оставалась неподвижной, так что Столбику не доставлялось никакого беспокойства, и он мог оправдывать свою кличку, сидя на Александровой руке прямо, аки столбик.
И Ярослав любовался своим прекрасным сыном, с нежностью думая: «Ишь ты, ясноглазик мой… Мономаховы поучения чтит…» И скакал молодой Александр на резвом коне, с соколиком на левой руке, а впереди него брызнуло и распахнулось утреннее весеннее зарево, золотисто-буланое, как Аер, и такое же летучее. Да не застанет вас солнце в постели!
Венец второй
НЕВСКИЙ
Глава первая
УТРЕННИЙ СЫН
Как только Вася издал первый звучок, Саночка тотчас проснулась с обычной мыслью: «Весь в отца!» Еще и птицы не пробудились, а малыш уже приветствовал новое утро тихим и милым журчанием. Сперва произносилось «плям-плям-гуль-гуль», несколько мгновений проходили в тишине, а затем начиналась эта утренняя песня, похожая на журчание ручейка, сладостно текущего по камушкам родительских сердец. В блаженный предрассветный час Александр и Александра лежали и тихо слушали, как журчит в своей зыбке [61] их маленький сынок. Жена коснулась рукой руки мужа, и он взял ее руку в свою, обволакивая теплом всю ее. Через некоторое время люлюканье Васи станет сердитым, пора будет его кормить, а пока они могли еще немного полежать, наслаждаясь этими мгновениями.
61
Зыбка — колыбелька.
В ушах у Саночки проснулись рождественские колядки. Они звучали в тот день, когда начались первые родильные схватки:
Добрый вечер, княже, светлый господарю!Радуйся, ой радуйся, земле.Сын Божий народился!Застилайте столы килимными полстями! [62] Радуйся, ой радуйся, земле.Сын Божий народился!Воспоминание птицей понесло ее в ту первую брачную ночь, когда, сколь сие чудесно, и зачался их первенец. Как можно было не вспоминать это! С тех пор, едва проснувшись, она сразу вспоминала, как Александр расплетал ее девичью косу. В тот миг она испытала неизъяснимое наслаждение, в которое вылились все ее ожидания последних дней, в глазах закружилось, она с трудом дотерпела, пока он расплетет длинную и толстую косу до самого затылка, и упала, как в омут, в его объятья.
62
Килимные полсти — ковры, дорогие ковровые скатерти.