Невыбранная любовь
Шрифт:
— А почему мы не могли прийти туда напрямую, по берегу?
— Сам увидишь, почему, — ответил Суорд.
Они сидели на скалистом мысу и завтракали тем, что прихватили с собой. Суорд не сводил глаз с коричнево-серой грязевой равнины, протянувшейся до западного горизонта, бесконечной и унылой, прорезанной лишь несколькими извилистыми и заиленными каналами.
— Вот он, — сказал Суорд, вставая. Хадри тоже встал, увидел блеск и услышал отдаленный рокот, а потом разглядел и надвигающуюся светлую линию. С невероятной скоростью прилив промчался семь миль по огромной
— Он намного быстрее, чем ты умеешь бегать, — заметил Суорд. Его смуглое лицо стало взволнованным и напряженным. — Именно так он когда-то накатывался на нашу Скалу. В древние времена.
— И теперь он отрезал нас здесь? — спросил Хадри.
— Нет, но я бы этого хотел, — ответил Суорд.
Думая об этом теперь, Хадри вообразил широкое море вокруг Меруо, скрытое под толщей тумана, и как оно плещет о скалы под стенами. Как это было в древние времена.
— Наверное, приливы отрезали Меруо от материка? — предположил он.
— Дважды в день, — подтвердила она.
— Странно, — пробормотал он и услышал, как она слегка вдохнула, беззвучно смеясь.
— Вовсе нет. Если здесь родиться… А знаете ли вы, что дети рождаются, а старики умирают во время, которое у нас называется «затишье»? Это момент самой низкой точки низкого утреннего прилива.
Ее голос и слова заставили его сердце сжаться, настолько они были мягкими, и настолько странными показались.
— Я пришел с материка, из-за гор, и никогда прежде не видел моря. И ничего не знаю о приливах.
— А вот и их возлюбленная, — сказала она, глядя куда-то позади него. Хадри обернулся и увидел чуть выше туманного моря ущербную луну — над туманом торчал лишь ее темный, покрытый шрамами полумесяц. Он уставился на него, не находя слов для продолжения разговора.
— Не печальтесь, Хадри. Это всего лишь луна. Но если вам станет грустно, приходите сюда снова. Мне понравилось с вами разговаривать. Здесь не с кем поговорить… Спокойной ночи, — прошептала она, зашагала по дорожке и растаяла в тенях.
Он остался еще на некоторое время, наблюдая, как восходит луна и повышается туман. Эту медленную гонку выиграл туман, в конце концов проглотив луну и окутав все вокруг. Дрожа от холода, но избавившись от напряженности и злости, он отыскал дорогу в комнату Суорда и скользнул в широкую теплую постель. Уже засыпая, он подумал, что так и не узнал ее имя.
Суорд проснулся в дурном настроении. Он настоял на том, чтобы Хадри отправился вместе с ним на парусной лодке вниз по каналу, чтобы, как он заявил, проверить шлюзы на боковых каналах. На самом же деле ему хотелось остаться с Хадри наедине в лодке, где Хадри был не только бесполезен, но и слегка страдал от морской болезни, не имея при этом возможности избавиться от ее причины. Они медленно плыли по стеклянной глади бокового канала, греясь под ласковым солнцем.
— Ты ведь хочешь уйти, не так ли? — осведомился Суорд, произнеся вопрос так, словно эти слова стали ножом, отрезавшим ему язык.
— Нет, — ответил Хадри, сам не зная, правду ли он говорит, но не в силах более выдавить из себя ни единого слова.
— Ты не хочешь жениться здесь.
— Не знаю, Суорд.
— И как понимать твое «не знаю»?
— Вряд ли кто из вечерних женщин захочет выйти за меня, — сказал он, стараясь не лгать. — Мне ведь это известно. Им нужно, чтобы ты выбрал кого-нибудь из местных. А я здесь чужак.
— Они тебя не знают, — проговорил Суорд с неожиданной умоляющей нежностью. — У нас уходит много времени, чтобы как следует узнать человека. Мы слишком долго прожили на нашей Скале. У нас в венах вместо крови морская вода. Но они увидят… и узнают тебя, если ты… Если ты останешься…— Он отвернулся, и через некоторое время еле слышно добавил:— Если ты уйдешь, можно мне будет уйти с тобой?
— Я не ухожу, — сказал Хадри. Он подошел к Суорду, погладил его волосы и лицо, поцеловал. Он знал, что Суорд не сможет уйти с ним, не сможет жить на материке, в Окете — из этого ничего не выйдет. Но это означало, что он должен остаться здесь, с Суордом. И от этой мысли у него под сердцем разлился щемящий холод.
— Сасни и Дуун — джермейны, — сказал наконец Суорд, снова став самим собой — собранным и сильным. — Они любовницы уже с тринадцати лет. Сасни может выйти за меня, если я сделаю ей предложение, и если в ее Дневном браке останется Дуун. Мы сможем составить с ними седорету, Хадри.
Оцепенение некоторое время не давало Хадри ответить; он сам не мог понять, что за чувство испытывает, о чем думает.
— Кто такая Дуун? — выдавил он наконец. У него еще оставалсь слабая надежда, что она и есть та самая женщина, с которой он разговаривал на крыше прошлой ночью — как ему показалось, в другом мире, во владениях тумана, тьмы и истины.
— Ты ее знаешь.
— Это не она вчера откуда-то вернулась?
— Нет, — отрезал Суорд, слишком напряженный, чтобы удивляться тупости Хадри. — Она джермейн Сасни, дочь Ласуду из Четвертого седорету. Невысокая, очень худая, и мало разговаривает.
— Да я ее не знаю! — с отчаянием воскликнул Хадри. — Я не могу их различить, и они со мной не разговаривают!
Он прикусил губу и перешел на другой конец лодки, где застыл, сунув руки в карманы и опустив плечи.
Настроение Суорда совершенно изменилось. Когда они добрались до шлюза, он радостно барахтался в илистой воде, убеждаясь, что все механизмы в порядке, а потом развернул парус и направил лодку, подгоняемую попутным ветром, обратно к большому каналу.
— Пора и тебе понюхать морского ветра! — крикнул он Хадри, и развернул лодку на запад — вверх по каналу в открытое море. Прикрытое легкой дымкой солнце, насыщенный солеными брызгами свежий ветер, страх глубины, усталость от управления лодкой под умелым руководством Суорда, и восторг триумфа, когда он на закате направил ее обратно в канал, залитый золотисто-красным светом, а над их головами с криками кружили огромные стаи ходулочников и болотных птиц — все это, в конце концов, обернулось для Хадри замечательным днем.