Невыносимый
Шрифт:
— Нет. Смотри прямо вот сюда. Ты видишь свой конец? — я чувствую, как горит кожа от его удара. Он снимает пистолет с предохранителя, и по щекам начинают течь слезы. Я не хочу знать, как все произойдет, мне нужен только результат. Но сейчас мне не дают выбора.
— Хочешь что–нибудь сказать напоследок?
Сказать? Я даже думать не могу, не то, что говорить. В голову приходит лишь единственная мысль, о которой я могу подумать в самый последний момент.
— Отправь меня домой, пожалуйста, — шепчу я.
Уголок его века дергается, и он медленно взводит
Ничего. Выстрела нет. Нет ни вспышки, ни агонии от раны.
— Дура… Дура!!! — он отбрасывает пистолет. И тот с быстро скользит по полу. Я кричу, когда пальцами он вцепляется мне в волосы. — Вставай! — орет он, поднимая меня за них. — Ты так легко сдаешься перед смертью. Домой захотела?!
Я визжу, хватаяст за его запястья, пока он тащит меня вверх по лестнице вглубь дома. Я спотыкаюсь. Мне не удается подняться на ноги, но если я смогу это сделать, то мне будет легче с ним бороться. Все, что я могу сейчас, это впиваться ногтями в его рукав.
— Ни единого сомнения! — произносит он, резко встряхивая меня. Слова превращаются в рычание от его тяжелого дыхания, пока он тащит меня по деревянному полу коридора. Ни единой картины на стенах. Никаких украшений. Только монотонная тьма пола из красного дерева, да стены.
Дверь открывается, и я кричу еще сильнее, когда он втаскивает меня внутрь. Как только я вырываюсь из его хватки, то раздумываю, не выпрыгнуть ли мне в окно. Но и это сделать невозможно. С подъездной дорожки я видела, что на всех окнах дома установлены металлические решетки.
— Добро пожаловать домой, Диана.
И это чистая правда. Бежевый ковер, кровать, мебель, и даже вентилятор на потолке. Я хнычу от смеси боли и ужаса. Кровь стынет в жилах, и я перестаю дышать.
— Что ты наделал? — я пячусь назад, не смотря на боль в затылке от его хватки. Я не могу снова встретиться с тем, от чего бежала долгие месяцы.
— Пока ты здесь, это твой новый дом. Который, как я уже понял, станет твоим домом на о–о–очень долгое время.
Я больше не думаю. Всю силу, что во мне осталась, я направляю на то, чтобы пнуть его между ног, но он готов. Он подготовился. Прежде, чем мне удается сделать хотя бы шаг, он уже припечатывает меня к полу.
— Я знал, что бы будешь сопротивляться, — он наваливается всем своим весом на меня. Я чувствую, как от боли распахиваются мои глаза. Ощущаю, как своими руками он прижимает к полу мои, удерживая их над головой. Он ложится между моих бедер. В ярости я кричу, вырываюсь и пытаюсь его сбросить.
— Это похищение. Ты не можешь это сделать, — я все еще сопротивляюсь, пытаясь вырвать свои запястья из его рук.
— Нет. Ты мертва, — рычит он. — По крайней мере, хочешь таковой быть. Поэтому, кому какое дело, что с тобой случится. Тебя ведь интересует лишь результат, так?
Из моей груди вырывается еще один крик. Каждый раз, когда страх закрадывается в душу, я кричу, пытаясь высвободиться от него. Он изнасилует меня? Изобьет? Будет пытать? Я хочу умереть, а не страдать. Этого у меня и так уже достаточно в жизни.
— Слезь
Он держит обе мои руки одной своей. Другой он рвет на мне рубашку с такой силой, что пуговицы разлетаются в разные стороны. Я замираю, встречаясь с ним взглядом. Успокаивающее действие таблеток из больницы больше не имеет надо мной никакой власти. Но мое тело их помнит. Словно от холода, дрожит каждая мышца. Даже челюсть.
— Вот так, — шепчет он, сжимая мою грудь через бюстгальтер. — Ты чувствуешь это, рабыня? — его рука скользит в карман его брюк. Он достает нож, и второй рукой помогает себе вытащить лезвие. — Настоящий страх, — моя грудь поднимается и опускается от неровного нервного дыхания. — Так ты должна была чувствовать себя внизу, когда я приставил пистолет к твоей голове!
Я рыдаю, когда кончиком ножа он касается груди, и ведет дорожку вниз по моему телу.
— Я не боюсь умереть, — произношу я, глядя в его глаза. — Но я пришла сюда не за тем, чтобы меня изнасиловали или изрезали, — я пытаюсь как можно сильнее вжаться в ковер подо мной, чтобы лезвие больше не касалось кожи. Безуспешно. Острая боль в левой груди заставляет меня резко набрать воздуха в легкие. Маленькая рана может болеть гораздо сильнее, чем паника, которая роится внутри моей груди.
— Изнасиловать… — его рот искривляется. — Полагаю, я бы мог это сделать, поскольку ты здесь больше никто.
Он цепляет лезвием тонкий материал на уровне солнечного сплетения.
— Правда в том, рабыня, что это не то, что мне нужно. По крайней мере, не сейчас. Сначала ты посмотришь фильм, который я приготовил специально для тебя, — он складывает нож и прячет его обратно в карман. Мужчина поднимается, волоча меня по ковру. Ноги непослушно тащатся за мной, и я никак не могу найти точку опоры.
— Давай!
Сила в его хватке оказывается сокрушительной, я чувствую это через пальцы, которые впиваются в мои руки. Он поднимает меня на ноги. Но ничего другого мне и не нужно. Как только ублюдок отпускает меня, я бью его кулаком в подбородок. Не задумываясь, я с размаху наступаю ему на ногу. Он стонет, так как следующий удар приходится в его живот. Я разворачиваюсь, и мчусь к двери. Его руки обвиваются вокруг моей талии, как только он оправляется от удара. Он поднимает меня, и огромными шагами подходит к кровати, бросая мое тело на матрас со всей силы. Мужчина снова оказывается сверху, и всем своим весом прижимает меня к постели, пока не раскрывает наручники, прикрепленные к изголовью.
— Не плохой удар, рабыня. Должен сказать, я впечатлен.
— Пошел на хрен!!! Кем ты себя возомнил?! Тебе лучше отпустить меня сейчас же, — кричу я, пытаясь вырвать руки из оков. Он медленно встает с кровати.
— Ты никуда не пойдешь, — подонок поднимает со столика пульт, и после нажатия на единственную кнопку, на стене появляется телевизор. — Если ты так рьяно хочешь смерти, тебе придется на нее посмотреть. Надеюсь, у тебя крепкий желудок. Пистолеты, ножи, лезвия. Каждому из них удалось покончить с жизнью. Если собираешься убить себя, ты должна увидеть, что случится с твоим телом после этого. Кому–то придется убирать за тобой. Ты же не думаешь, что из этого мира можно уйти просто так, без последствий?