Невыразимый эфир
Шрифт:
***
Дорогу к старому городу обрамляли тщедушные деревья. Ни листьев, ни цветов, ни плодов - только тонкие ветки с крохотными почками, говорящими о вырождении. Да еще сухая трава - первая увиденная ими трава спустя столько километров, похожая на всклокоченные волосы, на ведьмину гриву мышиного цвета. На земле в пыли валялись листы гофрированного железа и обломки кровельного покрытия. Вдоль дороги пролегала сточная канава, закрытая пластиковой решеткой, и повсюду в этом мертвом саду громоздились кучи полусгнившего мусора. Наконец они вышли к первой бетонной коробке, многоквартирному улью, чьи ячейки были насквозь пусты, глаза слепы, а уста немы. Через разбитые стекла как вор проникал солнечный свет. Старомодные обои отклеились от влажных стен, а свинцовая краска растрескалась. Сквозь щели в стенах пророс плющ. Бетонная кладка не являлась препятствием на пути живого стебля, который стал еще толще и казался липким из-за стекавшего по нему густого сока. Растение теперь источало запах, который, впрочем, нельзя было назвать неприятным - смесь корицы и ванили. Стебель неуклонно рвался вперед, не принимая никаких компромиссов, не обращая внимания на пилястры, фундаменты или развалины строений, давя и сминая все на своем пути. Он был настолько внушителен, что можно было легко вообразить, будто мертвый город когда-то был построен вокруг этой зеленой артерии и только ради нее. Длинная цепь многоэтажек окружала серый парк - заросли жалких деревьев и кустарников,
Они решили отклониться от растительной артерии и взобраться на холм, возвышающийся неподалеку. Пройдя через дворик детского сада, они поднялись на добрый десяток метров и наконец получили возможность осмотреться. По другую сторону холма перед ними предстала фабрика. В первую секунду паромщик был поражен зрелищем, что открылось им. Со всех сторон к фабрике стекались десятки живых стеблей, точь-в-точь похожие на хлорофилльный мускул, что привел их сюда. Они проникали и сквозь сплошную ограду, и через изломанные железные решетки, а затем исчезали за мощными стенами главного здания. Фабрика была огромной, состоящей из нескольких корпусов разной высоты. По периметру располагалось множество подсобных помещений. Над строениями, словно Вавилонская башня, возвышалась труба. Монументальное сооружение, по-видимому, примыкало к полуразрушенному своду, чьи выпуклые грани напоминали цирковой шатер. С облегчением, наконец освободившись от тяжкого груза разъедающих сомнений, паромщик показательно выкинул в воздух крепко сжатый кулак и выкрикнул громогласное ура.
– - У нас получилось. Смотри! У нас получилось. Мы дошли до фабрики.
– - Да, я едва могу поверить. У нас получилось.
– - Фабрика на самом деле существует. Осталось только найти комнату вопросов.
– - А эти жуткие растения, откуда они идут? Их здесь полно.
– - Я теперь понял! Стебли не стягиваются к фабрике. Они выходят из нее. Возможно, они разбегаются по всей зоне, как система электропроводов или нервные волокна. Ответ мы найдем внутри. То округлое строение есть центр контроля - а остальное неважно. Видишь красную звезду на стене? На входе в бункер была такая же. Если где-то есть главная комната, то только там, я уверен. Пойдем!
– - Я совсем без сил. Я больше не могу сделать и шага.
– - Еще одно усилие, любовь моя. Мы уже почти на месте. Нам остался этот последний переход, и после ничто уже не помешает нашему счастью. Ты вылечишься. Мы будем свободны идти куда нам захочется. Мы наконец узнаем самые сокровенные секреты зоны. Мы сможем сами выбирать свою судьбу.
– - И куда же мы пойдем?
– - Мы можем остаться здесь, в зоне. Или, если ты захочешь, вернемся в город. Мы расскажем людям, что вопреки всем прогнозам существуют места, где жизнь еще возможна. Сколько их, что прозябают в ожидании, даже не зная об этом?
– - Простите меня. Я больше не могу, -- ответила она слабым голосом.
– Моя болезнь сжигает меня. Я умираю.
Из носа у нее побежала тонкая ниточка крови. Поняв, что ее недуг усилился и что ему надо побыстрее найти лекарство, паромщик велел себе сохранять спокойствие. Рукавом он вытер рубиновую струйку. Девушка была без сознания, и паромщик напрасно хлопал ее по бледным щекам, сопровождая свои жесты бессмысленными восклицаниями. Он сбросил свою сумку в серую траву у корней молодого дубка. Паника стремительно захватывала его, а в висках молотом стучал адреналин. Он пытался ободрить девушку, говоря, что глупо терять надежду, когда они столь близки к цели. Нет! Судьба не может быть так цинично-жестока к ним. Но девушка не отвечала на его зов, обмякшая, словно марионетка, которую лишили поддержки. Тогда он взвалил ее, как мешок, на свои крепкие плечи и быстрыми шагами кинулся вниз с холма, с которого они обозревали фабрику и скопище растительных артерий. Он спешил изо всех сил, преодолевая последние метры, что отделяли его от фабрики. Центр контроля приближался, и паромщик уже ясно различал красно-золотую эмблему на его дверях. Цветные стебли здесь уходили под землю - точь-в-точь водопроводные трубы. Девушка больше не подавала признаков жизни, кровь запеклась на ее лице. Прядь белокурых волос попала в этот густой поток и, пропитавшись им, застыла на побелевшей щеке как змейка. Паромщик взбежал по металлической лестнице, толкнул ногой легкую дверь из пластика и вошел в зал. Помещение было пустым. С белых стен на него смотрели погасшие экраны, соединенные электрическими проводами; бросились в глаза несколько больших переключателей, да в придачу к ним ряды цветных кнопок. В железном шкафу со стеклянной дверцей, аккуратно убранные, с незапамятных времен ждали своего часа огнеупорные комбинезоны. Больше ничего.
Паромщик безумным взглядом обвел помещение. Мускулы его ныли от напряжения, а нервы были на грани срыва. Чувство ориентации в пространстве покинуло его: он не знал, куда теперь идти и что делать. Не переставая, он звал девушку по имени, но она не отвечала. Наконец он заметил боковой коридор, темный и настолько малоприметный, что он не разглядел его сразу. Лампочки на потолке - указатели выхода, работающие от резервного источника, -- слабо светили. Исходившее от них красноватое сияние, сравнимое по силе с затухающим угольком, в полумраке перехода рисовало на известковых стенах тусклые разрозненные круги. Паромщик кинулся в коридор, надеясь обнаружить там дверь или какой-нибудь новый переход - хоть что-то. Он едва видел, что находится прямо перед ним. Его сапоги скользили по полу, выложенному черно-розовой плиткой; он очень боялся споткнуться о какой-нибудь
Они находились в центре управления фабрикой, представляющем собой внушительный купол, почти не поврежденный временем - лишь в вершине его не доставало нескольких шестиугольных плиток. Рассеянный свет, проникая сквозь выбоины, струился грандиозными прозрачными колоннами, состоящими из частичек пыли и желтовато-золотистой пыльцы. Электронные консоли разбивали пространство зала на сектора, расположенные полукругом; в глубине зала поблескивал стеклянный экран. Пульты были снабжены печатными микросхемами и прямоугольными микрофонами, и от каждого из них разбегалась сеть старых проводов. Два больших плексигласовых шкафа с рамой из полированного алюминия возвышались друг против друга. Сквозь прозрачные стенки виднелись какие-то бобины; на них была плотно накручена магнитная лента, удерживаемая металлическими зажимами. На гладком бетонном полу валялись небольшие диски. Вся эта жалкая техника давно -- с незапамятных времен -- вышла из строя и бездействовала.
Девушка ничком лежала на полу, так что паромщику не было видно ее лица, запятнанного ее же кровью. Он ползком подобрался к ней и осторожно перевернул тело. Ее губы приобрели фиолетовый оттенок, а сквозь полуоткрытые веки виднелись мутные беловатые белки. Она не двигалась и не отвечала на его оклики. Кровотечение прекратилось. Он прислушался к ее сердцу - и ничего не услышал.
Она была мертва.
Игла отчаяния пронзила его сердце. Он поднялся на ноги и теперь стоял среди рассыпанных стальных инструментов, сжимая кулаки, в то время как лицо его искажалось неудержимыми судорогами. В глубине его омраченных глаз ясно читалось безумие и ужас - острая боль потерянных надежд. Он неистово выкрикивал какие-то невнятные угрозы, снова и снова обвинял себя в том, что сила его любви оказалась недостаточной, чтобы уберечь их от несчастья, проклинал зону и ее коварные игры, и в то время как он умолял небо о чуде и просил Провидение пощадить их, пол огромной комнаты вдруг задрожал, сначала незаметно, а затем все более ощутимо, с нарастающим грохотом. Это было похоже на землетрясение - или на конец света. От стен отрывалась облицовка, на пол летели щиты, потолочные плитки срывались и падали вниз, как листья осенью. Свет стал более ярким. По полу и стенам побежали трещины, и через эти разломы сквозь бетонную толщу в зал стали проникать сотни мелких стеблей. Похожие на растительную артерию, но более тонкие и гибкие, они так же вспыхивали разноцветными огнями. Словно вода, которой ничто не в состоянии помешать, они вторгались в посветлевшую комнату, прорываясь сквозь перегородки и гладкие деревянные панели. Раздавался скрежет металлической обшивки, не выдерживающей натиска этой титанической силы. Зеленые щупальца затопили помещение; они просочились везде, словно поток из прорвавшейся трубы. Свободное пространство стремительно сокращалось; они неудержимо приближались к паромщику, стоящему над простертым телом девушки. Желая остановить эту зеленую волну, паромщик стал яростно швырять в нее разбросанные вокруг инструменты. Но они отскакивали от стеблей, не причиняя им вреда и не замедляя их продвижения. Когда инструменты закончились, паромщик поднял металлический стул и угрожающе потряс им перед наступающим зеленым монстром. Он отчетливо осознавал бессмысленность своего жеста: ничто не могло противостоять гибельному напору этого чудовища, представшего перед ним. Казалось, колоссальным созданием движет холодная расчетливая воля. В бессильном отчаянии, смирившись с неизбежным, паромщик отбросил свое легкое орудие, опустился на колени и нежно поцеловал посиневшие губы девушки - в последний раз, подумалось ему. На своих губах он почувствовал вкус ее крови. Его последние слова начисто поглотил грохот, как дождь поглощает слезу. Никто больше не мог его услышать. И все же он попросил у нее прощения. Он был неправ. Она умерла, и в этом была его вина - только его. Его притязания оставаться свободным человеком исчезли, словно их никогда не было. Он жалел, что привел ее сюда. Но теперь он готов. Он сумеет умереть, так же, как и жил - не поняв до конца ни зону, ни себя самого.
Внезапно растения остановили свой натиск. Зеленая лавина отступила перед паромщиком, обогнула его по сторонам и сомкнулась позади. Несколько стеблей сплелись в плотную решетку, почти стену, отсекая его от тела девушки. Волнисто изгибаясь, растения прихлынули к мертвой и подняли ее, поддерживая под спину, ноги и голову. Паря в высоте, с лицом, озаряемым светом, девушка, казалось, плыла в пространстве, как спящая богиня. В этом осторожном полете, похожем на танец, она пересекла широкий поток солнечных лучей, словно прошла сквозь пламя костра. Светлые волосы вспыхнули, как тысячи вольфрамовых нитей. Густая волна растений разбилась на отдельные тонкие побеги, каждый не плотнее человеческого пальца. Они изгибались над опрокинутым лицом девушки с неуловимой грацией цветов, которые нежно ласкает ветерок. В их танце угадывался определенный рисунок, некий растительный магнетизм. Паромщик наблюдал за этим странным спектаклем, не произнося ни слова. Когда он попытался приблизиться к телу своей любимой, уже едва различимому в слепящем сиянии дня и поглощенному зеленым морем, живая решетка сжалась и угрожающе ощетинилась. Ему оставалось лишь созерцать эту невероятную сарабанду, что исполнялась перед его пораженным взглядом. Колыхание зеленых пальцев вокруг лица девушки становилось все более стремительным. Казалось, они поточнее примериваются для чего-то.
Хриплый стон ужаса, смешанного с отвращением, вырвался из груди паромщика, когда десятки тонких щупальцев устремились в мертвое тело - через ноздри, рот и уши. Они проникали все глубже внутрь неподвижной головы, разрывали ткани, пробивались сквозь слой мышц, заставляя лицо искажаться в гримасах. Они пожирали тело девушки изнутри, и хрупкие останки содрогались в жестоких конвульсиях. Огоньки на поверхности стеблей разгорелись и пылали, как фейерверки. По комнате разнесся запах сожженной травы. Весь этот кошмар длился не более двадцати секунд. Наконец, последним быстрым движением, словно их что-то вытолкнуло, щупальца покинули бледное лицо. Несколько побегов цепко опутывали какой-то вялый кровоточащий комок, в котором паромщик с трудом узнал наслоения доброкачественной опухоли угрожающих размеров - почти с каштановый орех. Зеленая решетка медленно и плавно разошлась в стороны. Жесткие прутья превратились сначала в плотные гибкие стебли, затем - в тоненькие побеги, и вот перед паромщиком лежало тело его спутницы, по-прежнему неподвижное. Плавным движением, похожим на взмах звериной лапы, самый толстый из стеблей два раза ударил ее в грудь, произведя электрический разряд. Она задышала и тут же закашлялась, выплевывая смесь слюны, мокроты и запекшейся крови. Дыхание ее было хриплым и неровным; так же она дышала накануне, когда они занимались любовью. Ногами она делала непроизвольные движения, словно пытаясь плыть - это тоже напомнило вчерашнее. Она пока не могла говорить, и любая ее попытка сделать усилие тут же пресекалась паромщиком. Они просто молча смотрели друг на друга, гладя и успокаивая, и это длилось долго. Растения вновь ушли в землю; лишь легкий ветерок, пробежавший по разбитым стенам зала-купола, сопроводил их исчезновение. Они снова были одни. Прошел час - час в самом сердце зоны, внутри фабрики. Здесь, среди развалин, их любовь получила новое подтверждение.