Нейромантик
Шрифт:
Очень странно было думать о Котелке как о конструкте, о блоке ПЗУ, содержащем подробнейшее описание структуры человеческого мозга, знаний, навязчивых идей, даже характеристик безусловных рефлексов. Человеческого мозга, который сейчас был уже мертв… С урчанием и гулом скользя вдоль индукционной ленты, прибыл поезд, мельчайший песок посыпался из трещин в потолке туннеля. Кейс втиснулся в ближайшую дверь, поезд тронулся, и он принялся рассматривать стоящих рядом пассажиров. Пара хищного вида «христианских ученых» потихоньку проталкивалась в сторону трио молоденьких техничек-секретуток с красующимися на запястьях идеализированными голографическими
Он вышел из вагона и сразу заметил белую голографическую сигару, простирающуюся вдоль всей стены станции. Под сигарой пульсировала надпись из кривоватых заглавных букв, имитирующих печатные японские иероглифы: «ВОЛЬНАЯ СТОРОНА». Кейс пробрался сквозь толпу и встал под сигарой, решив рассмотреть ее. «ЗАЧЕМ ЖДАТЬ»? – вспыхнул вопрос. Тупое белое веретено было окаймлено и утыкано множеством доков и куполов, цепочками столбиков и конструкций, похожих на радиаторы. Он уже тысячи раз видел эту рекламу – или другие, похожие на нее. И никогда они не казались ему заманчивыми, ни капли. При помощи своей деки он мог добраться до Вольной Стороны с такой же легкостью, с какой достигал Атланты, а путешествия были уделом плоти. Однако теперь он заметил вплетенный в нижний левый угол световой ткани рекламы крошечный фирменный знак величиной с небольшую монетку: «Т-А».
Кейс вернулся на чердак, погруженный в думы о Котелке. Большую часть девятнадцатого лета своей жизни Кейс провел в «Джентльменском проигрыше», поднося кружки с дорогим пивом и разглядывая ковбоев. Он тогда еще ни разу не прикасался к деке, но уже точно знал, чего хочет от жизни. В то лето в «Проигрыше» околачивалось еще около двадцати таких же страждущих душ, и все они были на подхвате у различных ковбоев. Другого пути обучиться ремеслу не было.
Все они слышали о Поули, жокее-южанине из сельской местности возле Атланты, который три раза перенес смерть мозга при попытке пробить черный айс и выжил. По скудным уличным слухам, а для Кейса в ту пору источником информации служили только они, Поули был способен на невозможное.
– Это было что-то очень солидное, – поведал Кейсу за кружкой пива очередной трепач, – но что именно – никто не знает. Я слышал, будто это была бразильская банковская сеть. Но, в общем, что бы это ни было, мозги оно ему приплюснуло, он дал дуба.
При этом Кейсу показали через переполненный бар на полноватого мужчину с землисто-сероватой кожей, в рубашке с коротким рукавом.
– Парень, – сказал ему Котелок через месяц в Майами. – Знаешь, нравятся мне эти чертовы ящерицы, мать их так. У них у всех по два чертова мозга, один в их треклятой башке, а другой в хвосте, шевелит их задними ногами. Вот мне бы так – вляпаешься в эту черную дрянь, а старина хвостовой мозг вытащит тебя обратно…
Ковбойская элита в «Проигрыше» относилась к Поули с какой-то особой общей почтительностью, с почти суеверной уважительностью.
Подвело его в конце концов сердце. Дополнительное русское сердце, имплантированное Поули в лагере для военнопленных во время войны. Котелок не хотел менять агрегат, утверждая, что его ритмичное постукивание необходимо ему для укрепления чувства времени. Кейс пощупал в кармане бумажку, полученную от Молли, и поднялся по ступенькам на чердак.
Молли похрапывала на их пластиковом мате. Прозрачный аналог гипсовой повязки покрывал ее ногу от колена почти до промежности, кожа под жесткой микропоркой была сплошь в синяках всевозможных оттенков, от черного до болезненно-желтого. Восемь кожных дисков, разного цвета и размера, выстроились ровным рядком на ее левом запястье. Рядом с ней на мате располагалась регенерирующая установка «Акай», красные проводки от аппарата змеились к тродам, укрепленным под повязкой.
Кейс включил настольную лампу возле «Хосаки». Ровный круг света лег на конструкт Котелка. Кейс вставил диск с личным айсом, присоединил к деке конструкт и включился сам.
Ощущение было такое, будто кто-то читает у вас через плечо.
Кейс деликатно кашлянул.
– Котелок? Мак-Кой? Это ты, приятель? – У него сдавило горло.
– Здорово, братишка, – произнес бестелесный голос.
– Это Кейс, друг. Помнишь меня?
– Мальчик на побегушках из Майами, быстро все схватывал.
– Что ты помнишь последнее до того, как я начал говорить с тобой, Котелок?
– Ничего не помню.
– Сейчас, минутку.
Кейс отсоединил конструкт. Ощущение присутствия за спиной постороннего исчезло. Он снова подключил Котелка.
– Котелок? Кто я такой?
– Ты застал меня врасплох, парень. Так кто ты такой, мать твою?
– Ке… твой друг. Партнер. Что с тобой сейчас происходило, приятель?
– Хороший вопрос!
– Помнишь о том, как мы разговаривали с тобой несколько секунд назад?
– Нет.
– Знаешь, как устроена личностная матрица на основе ПЗУ?
– Конечно, братишка. Жесткий конструкт.
– Если я подключу его к деке, которой пользуюсь, смогу я дать ему в дальнейшем чувство реального текущего времени?
– Думаю, да, – сказал конструкт.
– Хорошо, Котелок. Ты этот жесткий конструкт. Понял меня?
– Как скажешь, – ответил конструкт. – А кто ты?
– Кейс.
– Майами, – повторил голос. – Мальчик на побегушках, быстро все схватывал.
– Точно. Для начала, Котелок, мы с тобой должны залезть в лондонскую сеть и качнуть оттуда кое-какую информацию. Не против такого расклада?
– Хочешь сказать, что у меня есть выбор, мальчик?
6
– Если желаешь, можно упростить себе жизнь, – посоветовал Кейсу Котелок, после того как тот объяснил конструкту ситуацию. – Попробуй через Копенгаген, окраины университетских блоков.
Голос продиктовал координаты, и Кейс тут же ввел их в деку.
Они разыскали свою галерку, «пиратскую» галерку, на краю сумбурной слабозащищенной академической сети. На первый взгляд это напоминало нечто вроде граффити, которое программисты-студенты иногда оставляют на пересечениях сетевых магистралей: тусклые рельефы цветовых пятен, мерцающих на фоне сложного переплетения очертаний, относящихся к различным искусствоведческим кафедрам.