Шрифт:
Он же сказал им:
не ваше дело знать времена или сроки,
которые Отец положил в Своей власти.
Деяния святых апостолов. Гл.1, ст.7
Глава 1.Белое-черное
Мрак неизвестности
Ближе к полуночи в четверг выпал первый снег. Дикий северный ветер принес его издалека. Слетев с пологих склонов Пай-Хой, седая позёмка порхнула над разрушенным кряжем, по темным извилинам ринулась к ледникам, качнулась над черною бездной, шумно вздохнула и понеслась по долине нефритов, покрывая мхи и лишайники снежною пеленой. Рваный
Метель облепила замшелые валуны, заревела, с жалобным стоном промчалась мимо Сорочьих скал, здесь покружила над старым Кудельным болотом и, замедляя полёт, затянула белым саваном город.
Снег мигом опутал плоские нити сумрачных улиц, крадучись, вполз в тесные переулки, засыпал немые провалы дворов. Безжалостный, казалось, он выпал навеки и, словно взывая о милости, каменными обелисками к небу тянулись уличные фонари. Их тугие тени скорбно падали темными полосами, ломались о бордюрные камни, трепетали от ветра, то растворялись в белесой мути, то вновь появлялись. Лишь жалкий беспомощный свет вырывался из темноты, желтый туман парил над стелющимся гладкой выскобленной доской пустынным проспектом. Там сквозь снежный покров кое-где ещё проступали рваные трещины, но мертвенная белизна жадно рванулась к ним, запахнула обнажённые выемки, тотчас плоской волной подкралась к сиротливым обочинам и, лизнув комья замерзшей земли, разлилась по чахлой траве, по опавшим сморщенным листьям.
Нещадная ледяная заверть опять закружила волчком. Воющий ветер теребил жухлый шиповник на колких корявых ветвях, дёргал и с яростью рвал сухие стебли увядших цветов. Они склонялись друг к другу, перепутывались, дрожали и горестно жались, будто искали защиту. Однако ж, деваться им было некуда. Лишь погребальная пелена их сравняла с землёй, закрутилась в колючей седой пыли, загудела, раскидала печальные венки по кустам, тут же взметнулась испуганным ульем, забелила скелеты почернелых деревьев, ринулась кверху и, сливаясь с ночною мглой, неудержимо хлынула дальше, подобралась к городским окраинам и затянула каменную кудель на крутых уступах карьера. К тому времени небо исчезло в чернилах густых облаков, даже верхушки фабричных труб пропали из виду.
Там, на отшибе, в объятиях глухого белесого полога скрылась чудовищная воронка. Вокруг этого мрачного места в жёлтом свете прожекторов медленно передвигались люди. Против воли их вырвали из пределов обычного дня и бросили в продуваемое стылым ветром выжженное пространство. Измученные, с посиневшими лицами, работая без передышки, вручную, они утратили ощущение времени. Ветер подхватывал и уносил их надежду выбраться поскорее отсюда. Ледяные колючие хлопья, вываливаясь из темноты, больно хлестали щеки. При каждом вдохе и выдохе душил едкий химический запах, от которого невозможно было укрыться. Лишь стоило повернуться к прожектору, свет резал глаза. Под ногами дыбились то ли комья стылого пепла, то ли земля, перемешанная с вязким, липким, каким-то непонятным, и потому пугающим веществом. Ужас застыл на лицах людей. Зажатые среди растекавшихся в воздухе двоящихся ликов, они, не имея сил, покорно выполняли свой долг. А ветер, этот нещадный ветер бил в спину, как будто толкал обречённых к пропасти, чтобы затем швырнуть в её глухой непроглядный мрак. Вокруг этой рваной, глубокой ямы, похожей на чёрную пасть, точно призраки из загробного мира, замерли вывороченные наизнанку каркасы обгорелых машин. Даже их тени внушали безумный страх. Никто не знал, что здесь случилось, не понимал происшедшего, и поэтому одуревшим от мучительной неизвестности людям всё виделось так, словно прошла целая вечность, и за пределами светового луча нет ничего – конец мироздания.
Тем временем обезумевший ветер метался, швырял снежные иглы, то подвывал, то свистел, мотал разорванные провода. Они
О боже, пусть скорее это закончится!
Глебу казалось, что в бездушном, обрамленном чёрными сумерками круге света ход времени навсегда остановлен. Здесь искали пропавших людей. Невзирая на снег и глухую ночь, их искали повсюду: в тягучей, вязкой земле, между глыбами расплавленного бетона, среди развороченных блоков и обломков обугленных кирпичей, в грудах покорёженного металла, среди изуродованных конструкций, торчавших, как вырванные клешни. И никаких следов. Ничего! Никого!.. Словно тот жуткий разверстый зев поглотил уязвимую плоть человеческих тел…
– Нет. О господи, нет!
Глеб услышал свой голос как будто издалека. В горле першило. Он задержал дыхание, сжался. Иззябшие руки дрожали.
– Ну не могли же эти семь исчезнуть бесследно, – шепнул он одними губами, – или восемь…
Ветер гулко гремел в голове. Снежный буран тушил веру в возможность кого-то найти. Нависла тягостная тревога и почти осязаемая неизвестность.
У Глеба утробно урчал живот. Стучало в висках, внутри что-то оборвалось. Осознание бренности не давало покоя. Невозможно было представить, что минувшим днем в этом месте стояло здание цеха, в котором привычно работали люди.
Глеб обернулся и замер в тревожном оцепенении. В окружении неясных предметов, едва прикрытых лохмотьями снега, поглощало мутное чувство животного страха и желание вырваться. Он поглядел на часы – время стояло, и жизнь как будто раскололась на две половины: до этого дня и после.
Послышалось какое-то шевеление. Глеб выждал секунду-другую и, озираясь, прислушался, затем встал недвижно и с опаской вскинул глаза. Над его головой хищно корчился растерзанный кабель. Свисая с опоры, он хрипло постанывал и шипел. Снова раздался дикий собачий вой, похожий на плач. Он пролетел в непроглядной тьме и угас. Глеб съёжился и, словно желая разглядеть судьбу, оглянулся по сторонам. Тени сливались, и жизнь ускользала. Это было похоже на нескончаемый жуткий сон. Или может уже двинулась с места Земля? Чувствуя себя запертым в темноте, он просунул руки глубже в карманы и закрыл глаза. Больше всего хотелось стереть из памяти ту зловещую яму, развеять приторный, жуткий запах и заглушить те гнетущие звуки, от которых мучило чувство беспомощности перед смертью. Она, точно призрак, застыла над выжженной чёрной дырой.
За время, проведенное в этой адской зоне, Глеб начал ценить радость привычной жизни. Всё как будто бы встало на свои места. Увиденное так поразило, что вытряхнуло из него тяжелые думы, примирило с тоской, семейными дрязгами и тягостным грузом утомительных мелких забот. Как и все, он оказался здесь неожиданно. В четверг у сержанта милиции Сюткина был выходной, и вызов на службу застал врасплох. Глупая суета, рутина и скука в последнее время раздражали так, что накануне снова и снова он выдумывал способы, как улизнуть из дома. К ноябрю сильно похолодало, у щуки начинался предзимний жор, и в тайне Глеб мечтал о рыбалке. Наконец оторвусь по полной, думал он, однако же, вечером, в среду, вернувшись со службы, сразу жене ничего не сказал. Как обычно, недоставало уверенности в себе. Бунтарская мысль совсем погасла, когда Лариска, уперев руки в бока, взглянула на мужа. Губы её скривились:
– Значит так, Сюткин!
Она нахмурилась и затараторила:
– Завтра съезди в универмаг. Маринка обещала отоварить талоны на мыло и порошок. Приезжай к открытию. Ты понял, что я сказала?
Глеб вздрогнул от неожиданности и с досадой поморщился:
– Ну вот, началось – ни одно, так другое. Эх! Так и знал.
Говоря откровенно, он был зол и расстроен, но пытался сохранять спокойствие и спорить не стал. Да ну её! Жена была властной особой и любила выпускать пар. С ней лучше не связываться.