Незавидный холостяк
Шрифт:
Или замусоленные игральные карты – колода была неполной, но я придумывала свои собственные правила, чтобы обойтись без дамы пик и валета червей.
Фотоальбомы с черно-белыми снимками незнакомых мне людей. На обороте были подписи: «Коктебель, 1978», «Новороссийск, лето-80», «Валерия Павловна с внучкой». Страницы семейной истории, о которой я уже никогда не узнаю. Фото молодого дедушки – ух, красавец он был! Я бы запала мгновенно!
– Мам! Тебе фотки бабушкины нужны? Если нет, то куда их девать? – позвонила я как-то вечером маме.
– Нужны! А там прадедушкины медали
– Эммм… – Я обвела взглядом разгром. – А где они должны быть?
– Где-то в секретном месте, где прятали самое ценное.
– Ничего особенно ценного пока не находила, – призналась я. – Какие идеи есть?
– Попробуй под шкафами пошарить.
– Они же сплошные!
– Нет, там внизу такие заглушки стоят, открываешь их – и есть пространство, чтобы спрятать что-нибудь.
– С ума сойти… – восхитилась я. Опустилась на пол, так и держа телефон у уха, потрогала низ одного из шкафов «стенки» и нащупала выемку. Надавила на нее – длинная планка-заглушка скрипнула и отвалилась. – Реально, слушай!
– Что там? – заинтересовалась мама.
– Та-а-а-ам… – Я пошарила в пыльной темноте. Ухватила что-то тяжелое и потащила на свет божий. – Книга. «Любовник леди Чаттерлей». Думаешь, сокровище?
Я пролистнула книгу, надеясь, что внутри будет что-нибудь скрыто между страниц, но ничего не нашла.
– Ха, – сказала мама. – Так вот где они ее прятали!
– Кто?
– Родители… – вздохнула она. – Когда застукали меня за разорением семейной библиотеки и сказали, что мне такое еще рано. Потом долго искала, но так и не нашла этот роман. Прочитала, когда уже тобой была беременна. Ничего особенного.
– Да уж… – Я отложила книгу в сторону и перебралась к следующему шкафу. – Что тут у нас… О! Ого! О-го-го!
– Что-что-что! – заволновалась мама.
– Не скажу! – из вредности заявила я.
– Я тогда сейчас приеду!
– Ой, нет! Ну… Короче, тут медали, ага. Несколько коробочек прямо. И что-то в плотной упаковке, погоди, разорву. Фига себе!
– Ну?!
– Деньги, мам. Прям дофига денег.
– Надеюсь, не старые советские? – подозрительно спросила мама.
– Нет, что ты! – с фальшивой бодростью заверила ее я. – Постсоветские. Еще не деноминированные, с ноликами.
– Бли-и-и-и-ин!
– Вот так накрылась мечта обнаружить наследные миллионы, – покивала я.
Под другими шкафами ничего не было. Так что самой большой ценностью оказался прадедушкин орден. Ну… я никогда не думала, что однажды стану наследницей древнего замка, конечно…
– Кстати, мам, – сказала я, передавая ей коробочку с наградами и фотоальбом. – У тебя старых пластинок не осталось нигде?
– Пластинок? – Она удивилась. – Нет, наверное. У меня были какие-то сказки детские, но мы их переписали на кассеты, а потом купили диски тебе уже.
– Да? А старых совсем, на 78 оборотов, нет?
– Варь, ну ты чего? Сама знаешь все, что у нас есть, не так давно ты съехала-то, – с упреком сказала мама. – Зачем тебе вообще старые пластинки?
– Низачем! – быстро сказала я. – Просто любопытно было. Давай лучше альбом посмотрим. Кстати! Я хотела забрать свои детские фотки
– Ой, это на антресолях! – сразу же переключилась мама. – Полезешь сама?
– Полезу!
Домой я возвращалась, пытаясь катиться по местности, как колобок. Мама почему-то решила, что я голодаю, и впихнула в меня две тарелки супа, три котлеты и еще блины со сгущенкой. Зато к груди я прижимала розовенький фотоальбом, в котором была отражена вся моя жизнь с рождения до совершеннолетия. Со смешными подписями и рисунками маминой рукой.
Сегодня вечером я намеревалась его пересматривать, рыдать и спрашивать себя, в какой момент моя жизнь пошла не туда. Может быть, если бы я не заболела в старшей группе детского сада и сыграла Снегурочку на новогоднем утреннике, я была бы уверенной в себе красоткой, которую никто не посмел бы бросить? Или надо было напроситься в палатку к самому красивому мальчику в классе, когда мы ходили в поход? У меня сохранилась фотка, где он обнимает мою школьную подругу, которая не испугалась – и они поженились сразу после выпускного. А может, стоило согласиться с мамой и сделать пластику ушей? У меня есть фотография, на которой они топорщатся и аж просвечивают.
Поступить в другой институт?
Пойти работать не в банк, а секретаршей?
Не бросать своего первого мужчину?
Даже с Костей мы бы не познакомились, если бы однажды в мае я не поехала в Коломенское фотографировать яблони в цвету.
Эти фотографии у меня на флэшке, хотя я собиралась их распечатать и развесить по квартире. Розово-белые крепкие цветы на корявых стволах яблонь, выстроившихся рядами. Несколько штук в рамках смотрелись бы отлично. Но закрутился роман с Костей, и я забыла… А потом мы стали жить вместе, и в его квартире я не решалась хозяйничать. Разве что вот шторку купила и авокадо вырастила.
Авокадо…
Я вздохнула.
Среди моих вещей его не оказалось. Горшочек с ростком остался на кухонном подоконнике в квартире, ключи от которой я передала курьеру. И все, расплевались.
Позвонить и попросить Костю вернуть мне мой авокадо?
От одной мысли меня чуть не стошнило.
Но жалко было бы прощаться с мамиными котлетками.
Дома я свалилась на диван и от нечего делать начала фотографировать уже просто все подряд, что у меня валялось на расстоянии вытянутой руки. Старый утюг, который надо было греть на плите, коробку с диафильмами, соломенную шляпку с выцветшей розовой лентой, одеколоны и духи, которые пахли старомодно и уныло, корявые глиняные вазочки и часы, которые надо было заводить маленьким медным ключиком.
Стоило мне запостить на «Авито» весь этот хлам, как тут же раздался звонок.
– Привет! – сказал Кирилл, которого я сразу узнала.
– Пластинок больше нет, – грустно ответила я.
– Вообще-то я за одеколоном. «Северный», который с белым медведем. Ты знаешь, что его дизайн разрабатывал Малевич?
– Нет… Ну и что? Его много кто продает… – пробормотала я.
– Ты на фото посмотри внимательно! У всех грани айсберга вогнутые, а у твоего выпуклые! У тебя дореволюционная версия! Снимай немедленно, я сейчас за ним приеду!